Огни Новороссийска - страница 26

Странное зрелище представлял этот УР — старое вооружение с него сняли, а новое не привезли.

Я читал книги, связанные с обороной Вердена, и знал, что укрепленные районы являются одним из важнейших элементов современной организации обороны государственных границ.

— У меня не люди — орлы! — хвастливо рапортовал начальник укрепрайона — молодой бритоголовый майор.

— Я здесь старший и приказываю вам немедленно покинуть укрепрайон, взорвать доты и отходить с нами, — потребовал Старков.

Обескураженный начальник укрепрайона ушел, и больше мы его не видели.

Полковник построил колонну. Впереди — танк, за ним шло до двух рот пехоты, дальше двигались грузовики, наполненные ранеными, потом снова пехота. Три легковые машины и один танк замыкали колонну. Два танка выделили в боковое охранение.

Не успели отъехать и тридцати метров, раздался крик. Первое впечатление — открылся борт грузовой машины и оттуда выпали раненые. Но потом выяснили, что два красноармейца заснули на дороге и машина переехала им ноги. Один раненый попросил морсу, и Валя Лазорик сунула ему в рот пригоршню черной ежевики. Когда она только успела ее нарвать?

Через несколько минут колонна свернула с дороги и пошла напрямик по неубранному полю ржи. Сзади, из леса, в котором мы только что находились, взвилась зеленая ракета — сигнал, что мы ушли. Немецкая артиллерия тотчас перенесла огонь вправо, в сторону падения ракеты. Эхо от взрывов перекатывалось по верхушкам деревьев, но снаряды или не долетали, или перелетали через колонну.

— Берегите ходули. При отступлении главное ноги, того, кто их разотрет, бросят на дороге, — напомнил мрачный голос из темноты.

Преодолев несколько километров бездорожья, въехали в тревожно сказочный лес. Узкую дорогу размыли дожди, над ней сплетались ветви деревьев, из земли выглядывали омытые водой белые корни. Машины ехали как бы в темном туннеле, иногда вклинивая во мрак синие полосы затемненных автомобильных фар.

Что было впереди — никто не знал.

Колонну нагнал всадник, сидевший на неоседланной запаленной лошади.

— Эй вы, славяне, где командир полка?

— Я комиссар дивизии, — сказал Куранов.

— Фашисты задали деру из Гайсина… Прекратили движение на всех дорогах… Видимо, боятся нашей ночной атаки.

— Вы кто такой? — недоверчиво спросил Куранов.

— Вы, что, не узнаете меня, товарищ комиссар? Красноармеец третьей роты Максимушкин. Вы меня сегодня от расстрела спасли. Наша рота ворвалась в город, меня поранили, а потом отступила, а меня жители спрятали. Они мне и лошадь достали и дорогу показали, как только драпанули немцы… Видать, кровь свою пролили мы недаром, убежали на ночь фашисты из города!

— Значит, оставили Гайсин! — обрадованно воскликнул Старков. — Нам только это и надо. Наша задача была сковать немцев в течение дня.

На рассвете выбрались из леса, увидели на опушке подбитый броневик и опрокинутые грузовые машины.

Перед нами, как из тумана, возникло село. На околице его встретили красноармейцев из других отходивших полков, увидели бойцов мотоциклетного полка, одновременно с нами безуспешно атаковавшего Гайсин с противоположной стороны.

Доехали до Гранова — маленького провинциального местечка — и нашли там штаб корпуса. Связисты торопливо сматывали провода, снимали шесты, на трофейные немецкие автомобили, выкрашенные серой краской, грузили пишущие машинки и чемоданы с личными вещами офицеров.

Куранову по первое число влетело от командира корпуса — генерал-майора Волоха и полкового комиссара Гаврилова. Он молча выслушал нагоняй, точно школьник, растерянно озираясь по сторонам.

— Французская республика комиссаров, проигравших сражение, посылала на гильотину, — напомнил Волох.

Но Куранов не слышал этих слов, он спал.

…В Гранове встретили редакционную машину. Она пришла в штаб корпуса в условленное время и прождала меня с Адельгеймом больше суток. В ней были Лифшиц третий, Григорий Скульский и батальонный комиссар Березовец.

Совсем близко тревожно рвались снаряды, и над лесами плыл горьковатый дым пожаров.

Нас ждали в редакции с материалом. Пора было уезжать. Не хотелось расставаться с людьми, ставшими уже близкими. Ничто так не роднит людей, как совместно пережитая опасность. Но делать было нечего, я пошел прощаться с Курановым. Он как-то постарел весь, обнял меня, поцеловал.