Огни Новороссийска - страница 31

Зашли в столовую на углу двух улиц. Там было полно людей. Все столики заняты. Официанты требовали плату вперед.

У рояля, заставленного грязной посудой, сидел толстый длинноволосый человек, видимо композитор, и виртуозно исполнял вальс. Между столиками кружились молодые беспечные пары.

Ко мне подошел знакомый лейтенант из дивизии Шепетова.

— Товарищ старший лейтенант, попрошу вас быть свидетелем.

— Чему?

— Моего брака… Вот моя невеста, — лейтенант представил миловидную застенчивую девушку, — пойдемте в загс и будете нашим свидетелем.

Мы подошли к загсу и застали там запиравшую дверь несимпатичную женщину, оказавшуюся заведующей.

— Загс закрыт. Приходите завтра к десяти утра, — скрипучим голосом ответила она.

— Видите ли, — лейтенант смущенно взглянул на часы, — через три часа с четвертью я уезжаю на фронт.

— Я не стану отпирать учреждение. Мы не работаем сверхурочно, — и, постукивая ключом по сухой ладони, заведующая удалилась.

— Останьтесь на сутки, — посоветовал я лейтенанту.

— Не могу… Я здесь в командировке.

— А вы давно знакомы со своей невестой?

— Давно… три часа, — лейтенант отвел меня в сторону. — Вы должны понять. У меня нет родных, и я хочу помочь девушке.

Через два часа вместе с девушкой мы проводили лейтенанта на вокзал. Прощаясь с человеком, который мог стать ее мужем, но не стал, — девушка верила в свое счастье, верила, что лейтенант полюбил ее на всю жизнь за эти три часа, проведенных на людях. Война не вечна, и они еще станут женой и мужем!

Это была их первая и последняя встреча — через десять дней в штабе дивизии Шепетова я узнал, что лейтенант убит.

— Пойдемте в кино, — предложил Скульский.

За все время войны мы не видели ни одного фильма и охотно пошли в театр. Военных в кино пропускали без билетов. Там перед началом сеанса в фойе выступал сугубо штатский писатель в генеральском кителе. Он уверял немногочисленных слушателей, что Николаев никогда не будет сдан. Мне уже приходилось слышать подобных ораторов, они появлялись в городах за неделю до их оставления и только вносили сумятицу в головы доверчивых людей…

Начался фильм. Я увидел молодую Жизневу и вспомнил свою юность. Когда мне было семнадцать лет, я окончил фабзавуч и приехал в Москву на экскурсию. Ольга Андреевна Жизнева жила в Дегтярном переулке в доме номер шесть, в десятой квартире. Я отправился к ней и признался в любви.

Она подарила мне свою открытку с надписью: «Никогда не пытайтесь увидеть актрису в жизни, вы непременно разочаруетесь. Ольга Жизнева».

Я долго хранил эту открытку, но ее украл кто-то из товарищей, собиравший фотографии киноактеров.

На другой день горком партии начал эвакуацию города. Разноцветные лампочки в парках, музыка, смех женщин на улицах — все исчезло. По воздуху полетела горелая бумага. К домам подъезжали грузовики, на них поспешно складывали вещи. Почему-то запомнились полосатые — белые с синим — матрацы.

У вокзала в ожидании поезда на тюках и узлах сидели тысячные толпы. На запасных путях рабочие молча грузили железнодорожные платформы станками судостроительного завода.

Огромная промышленность советского юга отступала на восток. Туда переселялись заводы с оборудованием, рабочими и их семьями.

В моей полевой сумке лежало письмо из Харькова. Мне писали, что харьковские заводы начали эвакуацию. Бесчисленные эшелоны увозят оборудование и станки за Уральский хребет.

Вечером я пошел смотреть доки. Пожилые саперы скрепя сердце закладывали в ниши ящики с толом, подготавливая завод к взрыву. Небо было подернуто тревожными свинцовыми тучами, мрачно отражающимися в холодной воде. На душе было тоскливо и нехорошо. Тупая, ноющая боль, появившаяся еще в Черновицах, не уходила из сердца.

На пустынной, подметенной ветром набережной ко мне подошла молодая женщина, зябко кутаясь в жакет, застенчиво попросила:

— Товарищ командир, пойдемте ко мне. Я напою вас чаем. Переночуете у нас… Мой муж в Красной Армии. Все соседи уехали, а мне страшно оставаться одной в большом доме.

У нее были синие глаза с грустинкой, прекрасные матовые волосы и умоляющие, полураскрытые губы. Ей трудно было не поверить. Бледная щека женщины была измазана мукой, я стер муку поцелуем, сказал, что не могу исполнить ее просьбу и посмотрел на север, где весь день беспрестанно ворчал орудийный гром.