Огонь блаженной Серафимы - страница 8

Зорин с Митрофаном откланялись, у них были еще дела в приказе. Я же загрустила. Фильмотеатр уже не влек, даже и с предвкушаемым всей компанией мороженым в «Крем-глясе».

Мамаев все решил за меня, подхватил под руку Маняшу и потащил по проспекту.

– Сейчас начнет «букашечками» сыпать безнадзорно, – улыбнулась Геля, вокруг губ у нее виднелась голубая морозная каемка.

– Руки дайте, – велела я, снимая свои перчатки и засовывая их в висящую на груди муфту.

Перчаточки у Попович были тонкие, казенные, нитяные. Дрянь, а не перчатки. Мои пальцы скользнули к запястьям, остановились у пульсирующих жилок.

– Серафима, жги, – пробормотала я себе под нос и пустила от кончиков пальцев чуток силы, она вошла в вены иголками, растворяясь в кровотоке.

– Перфектно! – по-детски восторженно сказала Геля. – А Эльдар так не может.

Щеки ее порозовели и дрожать чиновница прекратила.

– Наверное, потому, что по военной линии раньше служил? – Я взяла ее под руку, потому что идти на каблучках по снегу было не особо удобно. – Тогда он скорее на нападение заточен.

– Точно. Они все бывшие военные: и Мамаев, и Иван, и… шеф наш Семен Аристархович.

– Который предпочитает с подчиненными не обедать?

– Ах нет, – горячо возразила Попович, – шеф вовсе не такой, он с нами все делит, и горе, и радость, и…

Я вспомнила Семена Аристарховича Крестовского, который верной собачонкой служил канцлеру Брюту, и мысленно хмыкнула.

– А давайте крюк сделаем? – предложила спутница. – Тут мостик пешеходный один есть, достопримечательный, очень уж его вам показать хочется. Вы же нечасто в Мокошь-граде бывали?

Четыре крылатых статуи украшали перила моста. Эх, хотела же белый мрамор заказать, да скульптор на черном настоял. Получилось, что коты были ониксовыми, а крылья их – золочеными. Дорого, богато, не похоже.

– Примерно такое же чудовище мне снилось, – сказала Попович.

– Ужасно.

Что еще говорить, я не представляла. То, что я сновидица, знать должно как можно меньше народа. По крайней мере, в нашей богоспасаемой отчизне. Да и признаваться, что я ее из ревности стращала, чиновнице не хотелось. Стыдненько было.

– Порассматривайте еще, – предложила Попович. – Давайте каждого котофея в подробностях изучим.

– В смысле?

– За нами слежка, – задрав голову к статуе, сказала Геля. – Не оборачивайтесь. «Хвост» по-нашему. От «Жарю-парю» ведут. Минимум четверо, сменяются каждый квартал, чтоб глаза не намозолить. Эльдар либо ваша нянька им нелюбопытны, они не разделились, когда разделились мы.

За спиной скрипнул шагами снег, я повернула голову. По тропинке приближался к нам мастеровой в тулупе. Обыкновенный мужичок с деревянным ящиком под мышкой.

– Перфектно. А револьвер я в приказе оставила. Вы не до смерти огнем кидаться можете, барышня Абызова?

Я в ответ уронила искру под ноги:

– Который злодей, в тулупе?

– Сзади!

Повернуться не успела, проклятые каблуки скользнули в луже растопленной воды, и я упала, к счастью потеряв сознание прежде, чем ушиблась.

Снов не снилось, уж об этом учитель Артемидор позаботился. Я вынырнула из чернильной тьмы сначала слухом.

– Гелюшка, – сокрушался знакомый голос, – да как же так? Работнички! Надворную советницу от загорской няньки не в состоянии отличить!

– Виноваты, ваше высокопревосходительство, – шамкал голос незнакомый, – обознатушки получились. Только и госпожа Попович разбираться не стала, вон как нас отметелила.

– Потому что по уставу сперва представиться должно. – Это говорила Геля. – А то, как тати ночные, напрыгнули на девиц. Они ведь напрыгнули, Юлий Францевич. Этот, который без зубов, еще и палкой госпожу Абызову огрел.

– Я тогда еще с зубами был!

– Не махал бы палицей, с ними бы и оставался! Юлий Францевич, налицо превышение служебных полномочий.

Я открыла глаза и застонала. Ничего не болело, стонала для порядка и для подчеркивания своего страдательного статуса.

– Где я?

– Серафима? – Геля склонилась надо мной, заслонив свет настольной лампы. – Голова болит? Мутит? Сколько пальцев видишь?

– Нисколько, ты мне свет заступила.

– Не бил я ее по голове, – шепелявила фигура в дальнем углу. – А палицей по привычке замахнулся.