Огонь Черных лилий - страница 15

Главнокомандующий заключает растерянного парня в объятья, даже сквозь толстую зимнюю одежду можно почувствовать, как тот дрожит.

— Я не отпущу тебя из своих рук, — шепчет он Винсенту, — Я обещаю тебе, мы построим свой мир, как ты захочешь. И тебе больше не будет страшно и холодно. Клянусь.

Ясмин приподнимает голову Винсента за подбородок, и, оказываясь в плену глубоких синих глаз, нежно целует губы.

Свет окон пяти башен вспыхивает. Перед неведомыми зрителями, откинув страх и осторожность, поправ свой закон, главнокомандующий раскрывается, не боясь возмездия за свою страсть.

Они целуются, а ветер качает фонари в порывах пышного снега.

Я сижу в ванной.

Мои ноги в горячей воде, я специально налил кипяток. Но я его не чувствую.

Черт.

Я убил человека, но мои мысли словно заторможены. Что должен чувствовать убийца? Смятение, страх, радость. Что? Мое сердце равнодушно. Я останусь безнаказанным, за мной Ясмин и куча бумажек на особые полномочия.

Но это не изменит истины…

Я убийца. Когда я выкашивал ряды врагов во имя революции, я не сильно волновался на сей счет.

А сейчас? Тоже.

В ванной невыносимо душно. Халат насквозь пропитался паром, с меня падает градом пот, но я не могу и пошевелиться. Кажется, я разучился двигаться. Волосы стали мокрыми… Я не могу заставить себя выйти. Нет чувств, нет мыслей.

Я умер.

Я только что убил человека, который мне ничего не сделал, просто ему не повезло увидеть мою связь с Ним. В чем вина обычного человека? Водитель… Добрый был малый. А я оборвал его жизнь… я, а не кто-то другой. И как я еще имею наглость так спокойно вспоминать об этом человеке?!

Мой мозг все ясно осознает.

Я виноват в его смерти, я это прекрасно понимаю.

Господи!!! Осудите меня, осудите и добейте камнями! Я хочу что-нибудь почувствовать. Ну, хоть что-то…

Может быть, еще накатит? Я не знаю. Я убийца в законе. Ужасно. Какую кровавую реальность мы вырастили из прекрасной мечты о всеобщем благе! Я боюсь. Я боюсь, что не расплачусь по счету за все поступки, что совершил и еще совершу.

Накатывает? С надеждой. Да? Прислушиваюсь к себе.

Нет.

Безрезультатно.

Зато в плеске воды мои уши улавливают примеси чуждых кранам нот. Я понимаю, что поют трубы. Хорошо понимаю, я узнаю ее… музыка… Она несется вместе с водой, вырывается на свет с брызгами раскаленных капель…Она…

Мелодия, что я всюду слышу… Теперь она тихая, очень.

Пар кругом, а мне все равно холодно. Душа умирает…

Черт.

Я уверен — накатит, я же не чудовище. Спадет анестезия от огня, последнее спасение организма от меня самого, и накатит.

Мелодия все никак не затихнет. Может, Ясмин включил галлограф?

Ясмин. Фу…

Не хочу выходить. Нет. Представляю его сильные руки на моем теле — обжигает отвращением, сдавливает тошнотой, проникает омерзением и целует желчью.

Я его ненавижу.

Или… Люблю.

Уже нет, проблема в том, что я уже ничего не чувствую. Только секс. Наша близость еще проходит острым клинком по венам, заражая кровь. Но я теряю контакт, провода рвутся, и ток между нами перестает бежать. Медленно. Страшно. Он выпил меня до остатка, опустошил и осушил.

У меня нет ничего внутри.

Мое тело полностью принадлежит ему, и он безраздельно властвует в нем.

А сознание. Оно пока держится, бедное, никак не умрет, а лучше ему было бы сдохнуть.

Сознание пульсирует болью от мыслей. Но я живу от встречи к встрече.

Почему?

Я хорошо знаю ответ. Ясмин мое последнее сокровище, привезенное с поля боя за революцию. Последняя память о том времени, о том живом и динамичном мире. Пока мы сражались, мечта была жива и чиста, сейчас я не узнаю своих слов, лежащих на бумаге основных постулатов Черных Лилий. Не мое. Маски. Маски. Ложь. Разочарование.

Мы были овцами, а стали манекенами. Не слишком успешный прогресс.

Поэтому я связан нитями крови с Ним, разорву и погибну. Мой огонь испепеляет всех, а главное меня, своего хозяина, Феникса. Нет выхода, врагов не осталось и теперь я борюсь с собой.

Стук в дверь.

Сейчас он только просит выйти.

Потом потребует.

Потом придет сам, нарушая мои пределы.

А дальше…

Целую ночь терзать мое бедное тело. То пули, то его поцелуи, одинаково больно и одинаково почетно. Такова мораль.