Огонь души - страница 13

Однако результатом ослабления их союзников стало укрепление епископата. Не предпринимая никаких наступательных действий, не теряя союзников, король Эдрик стал самым могущественным монархом в Англии. За это он воздавал славу Богу и, следовательно, отцу Франциску.

И вот, толстый священник в богатых одеждах сидел во главе стола вместе с королевской семьей, и Леофрик насмешливо разглядывал его красный нос, говоривший о том, что епископ слишком долго «благословлял» вино для причастия.

Мягкое потягивание за рукав привлекло его внимание к Дреде, сидевшей рядом. Теперь она была одета как юная принцесса — в платье из бледно-голубого кремового шелка с серебряной вышивкой. Ее волосы были заплетены в замысловатую косу с вплетенными в нее крошечными жемчужинами. Намного лучше по сравнению с мальчишкой, которого он тайком провел в замок днем.

— В чем дело, ваша светлость? — они шептались и, вероятно, не нужно было церемониться, но ему нравилось подтрунивать над сестрой, когда она была одета как подобает юной леди.

— Мне это не нравится, — прошептала она, тыча золотым ножом в баклажан, начиненный… чем-то.

Леофрику тоже не нравилось. Но он знал, что слуга, стоящий рядом, найдет, что сказать по этому поводу как самой кухарке, так и о ней. Ему нравилась кухарка. Ее дочь Эдит нравилась ему еще больше.

— Мне это тоже не нравится, но Милдред обидится, если мы вернем тарелки с едой.

— А мы не можем отдать ее собакам? — охотничьи собаки получали объедки от каждой трапезы.

Он покачал головой.

— Посмотри на этих людей, Дреда. Видишь, как часто они смотрят на наш стол? — она посмотрела и кивнула. — Мы — королевская семья. Они смотрят на нас, чтобы понять, что хорошо и что правильно. Поэтому все, что мы делаем, они воспринимают как послание. И ты покажешь им, что Милдред — плохая кухарка, чья еда годится только для собак?

Она повернулась к нему, широко раскрыв глаза. Они были темно-синими, как штормовое море. Глаза их матери. И его собственные.

— Нет. Я не хочу огорчать Милдред. Она делает мне медовые лепешки, когда я прошу.

— Милдред мне тоже нравится. Поэтому мы должны есть пищу, которую она с таким трудом приготовила для нас, даже если мы хотим, чтобы это были медовые лепешки.

Дреда вздохнула, глядя на свою тарелку, затем отрезала маленький кусочек баклажана и положила в рот. Леофрик наблюдал, как она изящно жует и глотает, и видел, что она понимает, хотя ей и не говорили, что она не должна корчить рожи.

— Молодец, сестренка. Когда-нибудь ты станешь прекрасной королевой.

— Я не хочу быть королевой, — прошептала она в ответ. — Я хочу быть пиратом!

Слышать такое от девочки в элегантном платье, с заплетенными волосами, усыпанными жемчугом, с большими синими глазами и крошечным ртом с губками-бантиками было так неожиданно смешно, что Леофрик рассмеялся, громко и открыто.

Дреда улыбнулась неуверенной улыбкой, говорившей о том, что она не совсем поняла, что тут смешного, и это заставило его рассмеяться еще сильнее. Люди внизу тоже начали прерывисто хохотать.

Он презирал это. Они понятия не имели, над чем он смеялся, но были настолько приучены разделять эмоции королевской семьи, что ловили любой знак, который могли получить. Поскольку смеялся именно он, а не его отец, смех никогда не подхватывал весь двор. Через мгновение смешки стихли. По тому, какой была повисшая тишина, Леофрик понял, что когда он повернется к отцу, то встретит хмурый взгляд.

И так и было. Хмурились двое, обоих звали Эдрик.

— Не поделишься ли ты с нами шуткой? — спросил его брат, и Леофрику захотелось пнуть его под столом.

Эдрик был всего на четыре года старше Леофрика, но был послушным сыном, набожным и прилежным. Даже будучи маленьким мальчиком, он никогда не проказничал. И когда это делал Леофрик, именно Эдрик рассказывал обо всем отцу.

Их отец, зная, что на них все время смотрят, не одобрял проявления чувств на публике.

В такие минуты Леофрик скучал по матери. Королева смягчала все жесткие черты их отца. Она была скромной, милой и любящей, и в ее присутствии отец был лучшим человеком на свете. С тех пор как она умерла, король, хороший человек и великий правитель, превратился почти в камень.