Огонь в его крови - страница 2

Это ощущение лишь усиливается, когда они оба подглядывают на пожелтевшую маркерную доску на стене, а затем окидывают быстрым взглядом дверь в тюрьму.

Я не ошибаюсь. Что-то сегодня происходит.

Что ж, в каком-то смысле, наверное, это и к лучшему. Больше никакой нескончаемой чертовой неопределенности-и-ожиданий-в-подвешенном-состоянии. Больше никакого, вызванной тревогой, покусывания моих неровно отрастающих ногтей. Больше никаких исследований швов в бетоне моей камеры с попыткой выяснить, не расшатаны ли где-нибудь камни, и могу ли я прорыть туннель для совершения побега. Больше никакого наблюдения, как одна смена тюремщиков сменяет другую, только ради того, чтобы на их замену пришла опять новая смена.

Я должна радоваться. И все же…

Я прикусываю губу, в мыслях возвращаясь к своей сестренке. Эми сейчас дома, ждет, когда я принесу поесть, припасы и вырученные деньги от моей вылазки за мусором. Она все еще там, все еще умирает с голоду и все также беспомощна. Меня бесит это. Меня бесит, что уже две недели, как я застряла в этой тюремной камере. Наша подруга Саша позаботится о ней, но… у Саши хватает своих проблем. А Эми нуждается в помощи. Она лишь на два года моложе моих двадцати пяти, однако, она очень нежного нрава там, где я — более серьезная, жесткая. Эми не способна копаться в мусоре. Она боится просто держать нож в руке, тем более нанести им удар, если кто-то попытается справиться с ней, чтобы украсть то, что ей принадлежит. Я — та, кто присматривает за ней. И да, Эми баловали, сначала наши родители при их жизни, а «После» — я с Сашей. Во время Разлома Эми сломала ногу, которая так и не срослась, как следует, поэтому она ходит, сильно хромая. Прежде меня это никогда не беспокоило, потому что я была рядом и заботилась о ней.

А теперь? Я места себе не нахожу, представляя, что Эми дома умирает с голоду. Эми, хромающая до ближайшей барахолки, и взамен на еду делающая все, о чем ее попросят, что бы это ни было. Эми, продающая себя, раздвигающая ноги для какого-нибудь солдата, чтобы заработать немного денег на еду, как это делает Саша… но Эми такого бы не сделала. Эми скорее умрет с голоду.

Один из тюремщиков — единственный, у которого хватило духа — снова окидывает взглядом дверь, а потом медленной походкой подходит к моей тюремной камере. Он проглядывает сверху вниз на меня сквозь проволочную сетку двери.

— Как у нас сегодня дела?

— Так же, как и вчера, — он что, думает, что у меня каждая минута расписана в плотном графике или что-то в этом роде? Я торчу в этой долбанной тюремной клетке по сфабрикованному обвинению. Ну ладно… отчасти сфабрикованному.

Совсем немножечко, чуть-чуть сфабрикованному.

Во всяком случае, не совсем законному.

— Длинная ночка, — он высказывает, а затем протирает уставшие глаза.

— Ну уж, нет, только не для меня. Я спала, словно младенец, — улыбаюсь ему своей самой ослепительной улыбкой. Думаю, мне стоит попробовать очаровать его. Лаской выманить из него парочку ответов. Либо он попадется на этот трюк, либо, заподозрив что-то неладное, начнет перебирать пальцами свою дубинку, показав свою весьма мерзкую сторону. Это единственный раз, когда моя стража, как я надеюсь, еле передвигает ногами.

Он лишь, нахмурившись, глядит на меня.

— Ты проспала все нападение дракона?

Так, а теперь ему кажется, что я еще и глухая. На самом деле никому не спится во время нападения дракона, тем более уж не тогда, когда кто-то столь оглушительно свирепствует. Прошлой ночью я даже глаз не сомкнула, а, прижав колени к груди, клубочком забилась в углу и молилась, чтобы все это закончилось, и именно таким образом я всегда преодолеваю все нападения дракона.

Драконы обычно нападают как по часам — большие золоченые атакуют каждые три дня незадолго до полудня. Красные, они — поменьше, нападают ежедневно целую неделю, а потом затишье на остальные три. Никто и никогда не нападает по ночам.

За исключением прошлой ночи. И я без понятия, что это означает. Я даже думать не могу, иначе мне придется волноваться об Эми, а пока я торчу здесь, от переживаний за Эми толку мало.