Огонь в итальянском сердце - страница 10

— Вот, читай! — звереет Марк, доставая из заднего кармана узких джинсов телефон. Он сует мне его поднос. — Читай, что тут написали твои коллеги! Читай! — Он поднимает мое лицо за подбородок, заставляя воззриться на него. — «В последние годы жизни Николо Ферраро был в ссоре с единственным сыном. Маркус Ферраро гнушался собственного отца и пренебрегал визитами в родной дом». — Процитировав кусок из статьи, я вижу, как он стряхивает слезу, скатившуюся по щеке. — Как пафосно, да?

С особой грубостью он отбрасывает в сторону мой подбородок. Голова дергается, словно Марк дал мне пощечину. Я едва сдерживаю слезы. Даже не представляю, как у меня до сих пор получается не разреветься. Но, вероятно, ему видно, что я хочу это сделать. Маркус бродит вокруг меня, как волк, нашедший свою добычу. Я разворачиваюсь снова, снова и снова, чтобы следить за его намерениями и дальнейшими выходками. У него опять мастерски выходит удивить: остановившись у массивного деревянного стола, он сбрасывает с него все. Каждую, к черту, деталь. Это падает на пол, что-то разбивается и ломается. Настольный светильник больше никогда не будет целым. Я перевожу ошалевший взгляд с него на Маркуса.

— Я НЕ ГНУШАЛСЯ ОТЦА! — он горланит и, между тем, рычит, точно животное. — Я НИКОГДА НЕ ПРЕЗИРАЛ ЕГО! А ЕСЛИ И ТАК, ТО НИКОМУ ДО ЭТОГО ДЕЛА НЕТ!

Марк не контролирует ни своих слов, ни жестов. Выбрасывает руки в стороны, ногами пинает мебель с такой силой, что та почти отлетает к стене. Я до сих пор чувствую боль в подбородке.

— Как же я устал от вас — газетчиков, — он продолжает значительно тише, но потом, не глядя на меня, вновь повышает тон надтреснутого голоса: — С тех пор, как я начал сниматься, вы просто… вы не даете мне дышать, это ясно?! — бросает Маркус с не скрытой враждебностью, повернув ко мне лицо.

Его волосы порядочно растрепаны, мелкие пряди стоят торчком и «смотрят» в потолок.

— МОЙ ПАПА УМΕР! ОН РАЗБИЛСЯ! ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ! — Он ударяет все, что попадается ему под ноги, а за его бурным выказыванием страданий следует слабое: — Это ясно?

Дыхание у Маркуса прерывистое, затрудненное. Он плачет, глядя в потолок, задевая зубами верхнюю губу. Упирает ладони в бедра и разводит ноги шире, будто уверен, что не удержится от падения. Меня трясет, я боюсь вставить хоть слово. Вжав голову в плечи, ощущаю ужасную тревогу, которая пробирает до костей. Марк не владеет собой, он не отвечает за свои поступки. Страшно — ведь он вполне может причинить мне вред.

Возобновив круговые движения вокруг меня, Ферраро рассуждает, активно размахивая рукой:

— Где бы я ни был, что бы я ни делал, вы везде лезете! Вам все интересно! — интонация с каждым новым предложением становится только выше и грознее. — Я проклинаю вас, вашу сучью профессию! — Тыча пальцем в пол, он смотрит на меня и морщится то ли от душевной боли, то ли от брезгливости ко мне. — Моя модельная карьера подошла к концу, — положив ладони на лоб, он трясет головой и выглядит немного безумным. — Она никогда мне особо не нужна была. Никогда. Но из-за таких, как ты, — он направляет на меня указательный палец, — я возненавидел самого себя! Мне хотелось раствориться в воздухе, лишь бы меня оставили в покое! Ты понимаешь?! — вмиг подлетев, Маркус цепляется за мои предплечья и встряхивает меня, словно тряпичную куклу.

Единственное, чего я сейчас хочу — выбраться отсюда. Сил больше нет подавлять плач. Он крепко держит меня, а я реву, пряча глаза. Так стыдно и больно. Ну, пожалуйста, пускай уже все прекратится!..

— Я не виновата. Я ни в чем не виновата, — скулю, подобно щенку. Дура! — Отпусти меня…

В дверь принимаются громоподобно стучать — скорее, бить в нее кулаками. На той стороне я различаю голоса Исайи и приятеля Маркуса. Кажется, он назвал его Дейлом. Кто-то еще, судя по другим мужским голосам, пытается вправить Марку мозги, но я понятия не имею, кто это.

— Ты не виновата?! — переспрашивает он, пребывая в истерическом состоянии. — Какого черта тогда ты пришла брать у меня интервью, зная, что мой отец погиб в аварии несколько дней назад?!

Маркус швыряет меня к столу, схватившись за края которого, я смогла устоять на ногах. Он откинул малознакомую расплакавшуюся девушку, будто надоевшую вещь.