Огонь в итальянском сердце - страница 7

Не отворачивая от меня головы, собеседник выбрасывает правую руку вверх и щелкает пальцами два раза. Рядом с ним практически в тот же миг появляется красотка-официантка, готовая исполнить, наверное, любое желание — вот таким взглядом она в него вперилась.

— Леона, я хочу бренди. Принесешь мне стаканчик?

Она отвечает, точно поет:

— Конечно-о-о!

Когда Леона удаляется, я перевожу взгляд обратно на Исайю. Мне кажется, он даже не отнимал от меня глаз все это время. Нацелив на меня указательный палец, он им дергает, сощурив глаза.

— Что-то в тебе все-таки есть, — комментирует Исайя все то, что я ему о себе поведала.

Стушевавшись пуще прежнего, я зажимаю ладони между бедер. Леона прискакивает вприпрыжку к нему с напитком, а он приказывает поставить стакан на барную стойку. Сам же достает из кармана брюк-хаки смартфон. Подумалось, что он собирается попросить мой номер, однако — нет. Исайя набирает кого-то, поднимается из-за стола, слушает, пo всей видимости, гудки на том конце провода, и только потом сбрасывает. А в следующую минуту уже из другого кармана собеседник выуживает визитку, кладет ее на тот край круглого стола, где устроилась я. Опускаю взор на металлический прямоугольник — провожу по нему пальцами. Я вижу цифры, буквы, адреса, но не успеваю прочесть, поскольку Исайя вновь приковывает внимание к себе. Он упирает свой палец в оригинальную карточку и ожидает, что я подниму на него глаза. Что я и делаю в конечном счете.

— «Голубые танцовщицы», — произносит он, ударив по визитке быстро два раза. — Если захочешь, приходи туда. Тот клуб тоже принадлежит мне.

Я мешкаю, раскрыв слегка рот. Не знаю, что ему ответить.

— Вообще-то…

Собираюсь сказать, что в такие места не хожу, но Исайя успевает меня перебить.

— Знаешь, я не сам придумал это название. Мне подсказал Эдгар Дега, — я в непонимании нахмуриваюсь, а он, усмехнувшись, объясняет: — Французский художник, он умер почти столетие назад. Обожал балерин.

Я невольно закусываю губу.

— Теперь мне хотя бы понятно, что ты без ума от живописи.

Перед тем, как пройти к бару в противоположной стороне длинного зала, Исайя подмигивает:

— И не только.

Его телефон разражается громкой мелодией и, сев на высокий стул, ко мне спиной, он отвечает на вызов. Не знаю, почему, но говорить мне с ним понравилось. Я наблюдаю за его действиями ещё с пол секунды, а потом, в поле зрения появляется Леона. Стоит только чуть-чуть вскинуть руку вверх, как она тот же час продефилировала на шпильках в мою сторону. Девушка останавливается у столика и с безупречной улыбкой глядит на меня сверху вниз.

— Да-да? — говорит в ней ее обязанность быть вежливой и располагающей к себе.

Я, подавшись вперед, складываю на железной поверхности локти. Собираюсь с мыслями: как бы так спросить и себя не выдать?

— Послушайте, Леона… верно?

В ответ она улыбается ещё шире и хлопает накладными ресницами. Ну, прямо степфордская жена!

— Вы, наверняка, здесь давно… И, — я стараюсь говорить дальше, но мне неловко, а слова упрямо застревают в горле, — вы, возможно, знаете много о ваших постоянных клиентах. — Я смотрю на нее с надеждой, что она поймет, однако Леона лишь светит зубами. — Например, кто в какие дни к вам захаживает…

Она вдруг медленно присаживается напротив и приступает к наматыванию на палец выпавшего из собранной прически локона.

— А что случилось? — почти что с придыханием интересуется Леона.

Εе шепот повеселил меня, но я давлю смешки в себе, не желая отпугивать потенциального информатора.

— Ничего такого, просто мне бы хотелось встретиться с Маркусом Φерраро. — Я наконец сказала это! — Не подскажете, когда мне лучше прийти? — Беру в одну ладонь ручку, а другую кладу на свою тетрадь. — Я могу оставить номер, а вы мне, если не затруднит, конечно, позвон…

Εе истерический и определенно злорадный смех прерывает мою пламенную речь. В полной растерянности я смотрю на нее и никак не могу понять, почему она смеется. Истина не открывается мне ни через одну минуту и не через две, пока Леона продолжает хохотать, в точности как умалишенная. Но спустя ещё несколько секунд приходит озарение: она и правда глупышка, какой в самом начале показалась.