Ограниченная война: военно-дипломатическая история сражения у реки Халхин-Гол - страница 14

.

После того как СССР и МНР подписали протокол о взаимопомощи, позиции Квантунской армии в отношении Монгол-Го изменились. С конца апреля 1936 г. Квантунская армия продолжала поддерживать движение Дэ-вана, а попытки объединения с Внешней Монголией сводились лишь к таким сравнительно мирным средствам, как снижение численности ее населения, экономическое ослабление и призывы к гражданам эмигрировать во Внутреннюю Монголию[73]. В 1937 г. Латтимор писал, что попытки основать Монгол-Го, включающее в себя МНР, являются тщетными. Поясняя свою позицию, он писал: «Считается, что можно основать независимое государство Монгол-го путем объединения Внутренней Монголии в Маньчжурии с Внутренней Монголией в Китае и что это государство будет соседом Маньчжоу-го. Править страной будут аристократы, верные Японии. При этом Монгол-го должно стать плацдармом для распространения “панмонголизма”, конечной целью которого является объединение Внешней Монголии. Князья настроены против социальной революции во Внешней Монголии и готовы возглавить любое националистическое движение, направленное против нее. 1931–1933 годы и даже 1934 год были периодом практической политики, когда князья, доверявшие пропаганде Японии, поверили, что грядут великие события. Когда во Внешней Монголии развернулось движение против коллективизации, они признали свои ошибки и предприняли меры по их исправлению. Руководители Внутренней Монголии твердили, что если Япония предоставит им оружие, то они легко смогут завоевать Внешнюю Монголию, вооружая простой народ, чтобы один солдат имел десять ружей. При этом они подчеркивают, что в этом походе не должны принимать участия японские солдаты»[74].

Князья Внутренней Монголии часто бывали в Японии, направляли туда на обучение студентов, способствовали установлению отношений между гражданами. По сравнению с этим у Японии не было никаких отношений с МНР, поэтому не было возможности повлиять на ситуацию. Несколько десятков тысяч граждан эмигрировали из западных и южных аймаков МНР, в 1930-х годах не прекращались побеги не только среди гражданских, но и среди военнослужащих из Внешней Монголии во Внутреннюю. После распада Народно-революционной партии Внутренней Монголии и установления во внешней торговле монополии государства отношения между МНР и Внутренней Монголией прервались. У МНР была собственная Конституция и политическая партия, поэтому в политическом плане она была более высокоразвитой, чем Внутренняя Монголия. МНР поддерживала отношения только с СССР, ее руководители не поддерживали отношений ни с какими иностранцами, кроме советских инструкторов, поэтому любые попытки связать между собой Монгол-Го и МНР были невозможны.

Сэчин Жагчид писал: «В 1910-х годах Внешняя Монголия возглавляла движение по объединению монгольской нации, но под давлением сверхдержав зашла в тупик и не могла продвигаться вперед по этому пути. В 1920-х годах она еще пыталась продолжить эту политику, поддерживая Народно-революционную партию Внутренней Монголии и Баргутское восстание, но после того, как в 1928 г. сменился руководитель Внешней Монголии с националистическими взглядами Дамбадорж, во Внешней Монголии не осталось кого-либо, заинтересованного в объединении двух Монголий. Наряду с этим Х. Чойбалсан[75] начал подпадать под влияние Сталина, устранившего его конкурентов, и провел чистку в рядах партии. Тысячи человек были уничтожены, некоторые лидеры сбежали во Внутреннюю Монголию, что посеяло глубочайшие сомнения среди внутренних монголов насчет Урги. Естественно, это привело к тому, что многие внутренние монголы, имеющие собственное мнение, обратились в сторону Японии»[76].

Заявление политических и военных представителей Японии о том, что империя может признать независимость Монголии, СССР трактовал как агрессию против МНР и выражал активный протест. Подозревая, что среди монгольских лидеров могут быть те, кто тайно поддерживает позиции японской стороны, СССР начал вести политику выявления «сторонников Японии» и превращения МНР в советский плацдарм.