Ох и трудная это забота – из берлоги тянуть бегемота. Книга 2 - страница 8

С того вечера в памяти сохранились «Кавалергарды» и песня о смоленской дороге.

Невольно возникало недоумение, как в забытой богом южной стране, могли помнить об истинно русской дороге?

«Что я еще упустил?»

Собственная мысль удивила, ведь он не на службе и упускать ему нечего. Сам собой родился вывод — в нем проснулся профессионал. Об этом его предупреждали.

«Дознаватель из меня, конечно, не бог весть какой, но прав ротмистр Груздев — рано или поздно мы начинаем искать подвох даже в собственной постели. Это наш крест, так что же меня тревожит? Может быть, знания „чилийцев“? Бесспорно, люди они образованные. Более того, разнопланово образованные. Даже Владимир Ильич, в котором за версту видно ученого, рассуждал о каких-то непостижимых тонкостях моторов авто».

Однажды в тренерской, Шульгин присутствовал при разговоре переселенцев об автомобилях. К нему даже обратились с вопросами, но, увы, ответить ему было нечего. Шульгин не поленился расспросить знакомого инженера-механика, но и тот ничем ему не помог, ибо о карбюраторе знал лишь то, что это какая-то часть мотора.

Мысль Шульгина вновь вернулась к клубным делам. Построения борцов, команды и дисциплина, вот что разительно изменилось со сменой состава. Теперь перед началом тренировки звучало раскатистое: «Борцы, в одну шеренгу, стано-вись»! Далее, как положено, равняйсь, смирно, равнение на средину и доклады командиров групп. Команды исполняются без суеты, но четко. Вводные слушались внимательно, подчинение беспрекословное. Такого не было даже в училище. Все радовало душу офицера.

Сейчас же сам собой созрел вопрос, а зачем он каждый раз докладывал: «Господин тренер, вторая группа построена, заболевших нет, готовы в проведению занятия. Командир второй группы борцов „Славянской борьбы“, Шульгин».

Конечно, ему, офицеру Российской армии, приятно вновь окунутся в свой мир, но зачем это нужно Звереву?

Впрочем, а почему бы Дмитрию Павловичу не ностальгировать по службе? — о том, что Зверев служил и служил отнюдь не рядовым, Шульгин не сомневался. «Офицерская косточка» из морпеха, что называется, выпирала. Другое дело, где он служил? Но с такими вопросами поручик не лез. Если тренер сам не говорил, то так и должно быть, а случайно оброненное Федотовым обращение «морпех» только подтвердило подозрения Шульгина.

«А может, зря я лезу в чужой монастырь? Никто из борцов, даже не заикается о политике. Что-что, а неприязнь к режиму я бы непременно почувствовал. Они действительно равнодушны. Все, как один! — эта мысль успокоила и одновременно обескураживала. Как такое могло быть, коль скоро в любом салоне, в любом трактире все только и говорят о последних российских событиях!? — на мгновенье сердце заполонила ревность, ведь даже в училище он не видел такого безграничного доверия к командованию. — И все же любопытно, какими приемами достигается такое положение дел?»

— Господа, сегодня к раковому супу с расстегаями осмелюсь предложить жульен из свежих грибков, и те, по правде сказать, только чудом сохранились в леднике. Теперь до будущего лета будем готовить из сушеных, — в малом зале ресторана «Три медведя», посетителей обслуживал метрдотель, высокий сухопарый мужчина, с роскошными бакенбардами и умными серыми глазами.

— А что рекомендуете из вин? — последнее время Федотов стал прислушиваться к подобным советам.

— Наш сомелье предлагает итальянское Dolcetto, урожая 1893 года, любимое вино Napoleone Buonaparte, господа.

— Ну, если самого Buonaparte, то мы завсегда согласные, — Димон любил подразнивать этого неплохого, в общем-то, человека.