Охота на богиню (ЛП) - страница 16
Потому что тебе не плевать на Кейт и близнецов. Я, как и ты, совершал ошибки… но они не должны расплачиваться за них.
Прошло несколько секунд.
Откуда мне знать, что это не ловушка?
Просто доверься мне. Ты передо мной в долгу.
И новь наступило молчание. Джеймс покосился на Кейт и, похоже, увидел то же, что и Генри: чувство утраты. Такое же мощное, как когда её маму настигла неминуемая смерть. То, что она едва знала близнецов, но при этом так им сопереживала, ранило Генри в самое сердце. И в очередной раз напоминало о том, что он её не заслуживал.
Ладно.
Взгляд Джеймса переметнулся к нему.
Что я должен делать?
Кейт
Ожидание было невыносимым. Как бы мне ни хотелось верить, что Генри поступит правильно, я разрывалась между надеждой и отчаянием. Кэси у него в руках. Чёрт, с тем же успехом он мог уже вернуть его в Преисподнюю! Джеймс не стал бы врать об этом. А если это правда, то наша песенка спета.
Остаётся только один вариант: верить, что Генри хороший. Что, после всего, через что ему довелось пройти с Персефоной, он поймёт, как больно быть насильно оторванным от человека, которого любишь больше всего на свете. Он смилостивится над близнецами. Надежды мало, но она есть.
Лукс стал необычайно молчаливым после ухода Уолтера. Я думала, что он впадёт в ярость, но парень даже не пытался высвободиться из своих пут. Просто сидел у дерева, словно смирился со своей судьбой. Сдался.
Зрелище было просто ужасным. Именно поэтому, когда Элла пошла гладить одного из своих огромных, слюнявых питомцев, я тут же села рядом с Луксом.
— Мне жаль. Я должна была больше стараться.
Он даже не посмотрел на меня.
— Ты заступилась за нас. Другие не сделали ничего, — парень охрип, а его глаза выглядели потускневшими. Тем не менее, он всё ещё шёл на контакт. Пока что. Но если в душе он был таким же несчастным, как на вид, то это всего лишь вопрос времени.
— Этого было недостаточно, — нахмурилась я. — А ты не можешь обратиться к совету, чтобы они сделали тебя смертным и позволили присоединиться к Кэси в Подземном мире? Если они согласились на просьбу Персефоны, то…
— Их гордость не позволит им так поступить.
Конечно же, он был прав.
— Тогда… как только я стану королевой, то непременно что-нибудь придумаю! Я помогу найти твоего брата, чего бы это ни стоило! Ты можешь остаться здесь или же я помогу тебе похитить его из…
— Слишком поздно, — когда он наконец посмотрел на меня, его лицо было лишено всего человеческого. — Он в руках Аида, а тот скорее умрёт, чем позволит моему брату снова уйти. Для него это вопрос чести. Если кто-то ступил на земли Преисподней, они уже оттуда не выйдут. Никогда. Даже в тех редких случаях, когда он позволял мёртвым покинуть Подземный мир, им так это и не удалось.
— Но он дал им попытку, — заступилась я. — Мы придумаем, как всё исправить, ладно? Я сделаю всё возможное, но ты не должен сдаваться. Пообещай мне!
Мы схлестнулись взглядами, и его карие глаза начали оттаивать. Наконец-то в них загорелась искра жизни!
— Почему тебя это так волнует? К тебе это не имеет никакого отношения.
— Это не так, — я и сама не могла этого объяснить… но его взгляд буквально молил о любом проявлении доброты. О крошечной доле надежды на то, что не все боги так ужасны, как кажутся. Хотя, на данный момент я и сама переставала в это верить. — Дело не только в тебе. В смысле, да, это твоя жизнь, но и моя тоже. Не думаю, что смогу быть с человеком, который намеренно причинил тебе столько боли.
— Аидом, — подметил он, и я кивнула.
— Я не могу так править. Не могу принимать подобные решения. Мне не нужно узнавать тебя получше, чтобы понять, через что вам с братом пришлось пройти, и… я просто не понимаю, как совет этого не видит.
Лукс пожал плечами.
— Они видят то, что хотят видеть. Как и все мы.
— Это не оправдание жестокости.
— Они не считают свои поступки жестокими.
— А я считаю.
Вдруг откуда-то донёсся хруст сухих листьев. Я резко подняла голову. Элла шла в нашу сторону, зажав в руке лук. Позади неё плелась неповоротливая собака. Вообще я люблю животных, но эта адская тварь буквально пускала на нас слюни, а я поставила крест на тех, кто рассматривал меня в качестве обеда.