Охота на джокера - страница 2

Портьера отдернулась, и на пол спрыгнул невысокий горбатый человечек, на вид не старше Конрада.

— Ну, а где виновница торжества?

Вместо ответа, Конрад одним движением перевернул стол, ужин с грохотом и жалобным звоном съехал на пол. Конрад носком сапога затушил фитили свечей.

— Сбежала, значит, — подытожил горбун.

Нагнувшись, он поднял с пола закупоренную бутылку

— Вино, по крайней мере, осталось…

— Каким идиотом нужно быть, чтобы все эти годы… — отозвался Конрад.

Он говорил, и размеренно бил кулаком по торцу стола, так, чтобы было больнее.

— А она того не стоила?

— Да конечно стоила! Мешок сюрпризов. Я бы за нее еще семь лет прослужил, только она сама не позволила. Знаешь, я сейчас вспомнил тот день, когда отсюда ушел Кэвин. Я тогда сказал: «Рида, он столько сделал для нас, как ты могла? Я не понимаю!» А она ответила: «Я тебе завидую. Когда все понимаешь, но ничего поделать не можешь, еще хуже». Теперь я знаю, о чем она тогда говорила.

— И где же она теперь?

Конрад его не услышал.

— Рида Светлая, — сказал он, — наш мастер иллюзий. Представить себе не могу себя без нее, Дреймур без нее. С другой стороны, если кто из нас и заслужил счастье, так это она. Если не здесь, то там, если не со мной, с кем-то другим.

— Сомневаюсь, что ей это удастся.

Конрад впервые обратил внимание на собеседника.

— О чем ты, Пикколо?

— В старые времена волшебник продавал душу дьяволу. Мистика, конечно, но зерно в этом есть. Она выиграла шесть сражений, основала четыре города, нашла серебро в рудниках, насадила виноградники. Представляешь, чем за все это нужно заплатить?

Конрад хлопнул ладонью по колену.

— Ладно, баста. Что прошло, то прошло. Надо здесь прибраться, что ли Стыдно будет завтра.

— А потом соберем вещи, и махнем наконец домой?

Конрад покачал головой.

— Я остаюсь. Нужно помочь молодому мастеру. Рида меня об этом просила.

Пикколо издал странный звук, выражающий, по-видимому, крайнюю степень изумления.

— У меня больше нет слов, — сообщил он немного погодя.

Предел церкви Святой Марии освещали два маленьких прожектора, и даже сейчас, поздним октябрьским вечером, можно было рассмотреть все детали Танца Смерти — знаменитой фрески ХIII века. Обвитые белыми полотнищами мертвецы кружились в хороводе с кайзером, королем, рыцарем, папой, епископом, монахом. У их ног дудели в трубы ушастые безобразные лемуры. А ниже проступали строки, в которых люди молили Смерть подождать хоть немного, не забирать их в ужасный Танец.

Женщину, которая стояла, облокотившись на перила, и разглядывала фреску, звали Рида. Это имя придумали для нее четверть века назад на далекой планете, но пришло оно из латыни — мертвого земного языка, где означало «смех».

Она и сейчас улыбалась, но чуть принужденно, словно увидела старого знакомого, но возобновлять знакомство не спешила.

Она думала: «Вот оно, мое бывшее ремесло. Танец со смертью. Лучше не скажешь».

Но тут же поправилась: «Хотя, такое могут о себе сказать многие: солдат, врач, шпион, испытатель. Каждый, кто делает хоть что-то серьезное».

И продолжала снова, ибо любила порядок в своих мыслях: «Но мастера иллюзий никогда не делают ничего серьезного. Сотворение иллюзий — разве это серьезно? И для нас главным всегда был танец, а не смерть. Мы вступали в круг радостно, это была самая замечательная игра на свете».

Она скользнула глазами по процессии, и в самом конце нашла фигурку в остроконечной шляпе, с огромным барабаном у ног. В этом человечке она видела себя. Шут, трюкач, джокер. Надписи под фресками были на старом берлинском диалекте, но тут же лежал путеводитель по церкви, и Рида заглянула в него, чтоб узнать, что ответил ее двойник на настойчивые приглашения смерти.