Охота на Голема - страница 17

А теперь — шаг назад, граждане! И еще! Вот так…

Толпа еще раз колыхнулась, и Жаклин оказалась плотно притиснутой к какой-то гражданке — судя по заплатанной одежде, та была из самых низов, из «добродетельных домохозяек», у которых дома, в общем-то, и не было — уж, скорее, конура.

Хотя эта женщина могла быть кем угодно — сейчас было модно рядиться под бедняков-санкюлотов.

Да и безопаснее.

Мысли Жаклин, прерванные движением толпы, потекли дальше. Честно говоря, она никогда не видела человека, которого сейчас везли через толпу, запрудившую площадь Революции, на казнь. При дворе Жаклин не состояла, хотя знала, что его величество, а в особенности — королева, — нередко посещали ее коллег по ремеслу. Вот только эти посещения, похоже, нисколько им не помогли. Быть может, они обращались к гадалкам просто так, ради развлечения.

Жаклин, или же, «мадемуазель Жаклин», как назвали ее здесь, была именно гадалкой. Ее счастье, что она жила именно теперь, а не лет на сто раньше — тогда за такое и на костер можно было бы угодить. А сейчас гадание стало развлечением, и все больше и больше людей верили, что нет ни Бога, ни Дьявола, ни чудес. Тем более, республика эту веру всячески поощряла.

Но работать Жаклин не запрещали (хотя она свою работу не афишировала), к тому же, клиентов у нее было довольно много даже теперь. Все по мелочи — порча, любовный приворот. Это было при короле, это осталось и при республике. Разве что обращение поменялось — теперь положено всех называть гражданами. Так что нечему удивляться, когда очередная клиентка, смущенно улыбаясь, начинает просить: «Я знаю, что у моего мужа, гражданина Эжена Лефевра, есть любовница. Гражданка, помогите его удержать…» А другая слезно просит навести порчу на гражданку Полину Лекок, которая расстроила свадьбу.

Конечно, способностей у Жаклин было куда больше, чем требуется для такой ерунды, как сглаз и приворот, но их лучше всего было не выставлять на показ. Ее прабабка была сожжена на костре в Испании, и эта история, передававшаяся из поколения в поколение, стала залогом некоторой осторожности — даже когда бабка Жаклин обосновалась в чуть более вольной Франции.

…Хотя в толпе было почти жарко, отчего-то сейчас Жаклин почувствовала, что на дворе — неласковый январь, а над городом дует холодный ветер. Она слегка повернулась — и встретилась взглядом с той самой «добродетельной домохозяйкой».

— Простите, милочка, если я вас толкнула, — сказала женщина, обращаясь к Жаклин. И это обращение, столь непривычное сейчас, и хорошо поставленный голос, говорили только об одном — рядом с гадалкой стояла ряженая, возможно, даже из бывших аристократок.

— Нет-нет, ничего. — Жаклин кивнула, успев рассмотреть лицо еще не старой женщины с пронзительно-холодным взглядом синих глаз.

— Как вы думаете, мы все отсюда увидим? — продолжала «домохозяйка», слегка облизав губы.

— Да, — согласилась Жаклин, которой отчего-то сделалось очень не по себе — то ли от холода, то ли от ожидания казни.

Толпа еще раз качнулась, и Жаклин вместе со своей соседкой оказались в первых рядах, хотя, вроде, и не думали прорываться. Теперь помост был прямо перед ними, он виднелся из-за спин гвардейцев.

— Ну, сейчас… — пробормотала «домохозяйка», вновь нервно облизывая губы.

У лестницы, ведущей к помосту, появилась процессия. Ее возглавлял незнакомый Жаклин человек в форме гвардии, поодаль от него держались несколько штатских. А за ними конвоиры вели человека в белой рубахе, рядом с которым шел аббат, напутствовавший идущего на казнь.

— И вороньё при нем! — заорал кто-то в толпе. — И его побрейте, с королишкой заодно!

— Бритую макушку — под бритву!

— Смерть! — подхватили другие голоса.

Жаклин показалось, что орут все, но это было далеко не так. Кто-то мог и посочувствовать осужденному — если не словесно (это было слишком страшно), то хотя бы взглядом.

Ей хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать этого многоголосого рева. Но звук все равно проник бы в ее сознание:

— Смерть! Смерть Луи Капету! Смерть королям!

Толпа жаждала крови, жаждала невиданного доселе зрелища. Нет, конечно, все знали, что в Италии давно уже казнили преступников при помощи падающего топора. Но республика не просто взяла этот способ на вооружение, она усовершенствовала его, довела до идеала. Кто бы мог сомневаться — на то и республика, чтобы все в ней было совершенством!