Охота на Кавказе - страница 17

Охоту на Кавказе можно, по местности, разделить па три главные разряда: горную, степную и лесную. Под лесной охотой должно разуметь все роды охоты, употребляемые на плоскостях, в долинах, предгориях и лесистых горах Кавказа и Закавказья. Местность эта так разнообразна, так богата всеми возможными породами дичи, что описать все виды охоты, употребляемые здесь, почти нет возможности. Я постараюсь дать понятие только о некоторых, где я сам участвовал, или описания, слышанные мной от очевидцев. Степная охота — совсем другое дело. Отличительный характер ее, как и вообще степной местности — однообразие; зато самое это однообразие, которое исключает почти всякую случайность, есть одна из причин, почему степная плота — почти самая правильная из всех родов охоты, не только на Кавказе, но и везде. Охота для степных жителей — не только способ к пропитанию, не только выгодный промысел, но, вместе с тем, любимое занятие, единственное развлечение в однообразной жизни; искусство, познание которого составляет для степняка почти необходимое условие существования, — искусство, которому он посвящает едва ли не всю жизнь, которым он гордится, в котором полагает свою честь и даже славу. Главные виды степной охоты: охота с борзыми — за зверем, и охота с ястребами и вообще ловчими птицами — за птицей. Оба эти рода охоты подчинены неизменным правилам, изучение которых составляет целое искусство, и искусство, доведенное жителями степей до возможного совершенства. Другого рода охоты, как-то: охота посредством капканов, ружейная охота, конная облава — за сайгаками, волками и другим крупным зверем — охоты случайные.

Но конная облава особенно любима вообще всеми туземцами Кавказа. Она употребляется преимущественно против крупного зверя, чаще всего на кабанов. Самое удобное время для нее — зима, и особенно снежная, когда большой снег мешает зверю бежать.

Такой зимы на Кавказе, как с сорок седьмого на сорок восьмой, не запомнят и старожилы. В декабре месяце этого года мне случилось участвовать в охоте за кабанами. Накануне дня, назначенного для охоты, мы, то есть князь Ар…… один мой товарищ и я, переехали из станицы в Хамар-Юрт, деревню Арх…, и остановились у его кунака. С вечера явились охотники; им роздали пороху, и они обещали нам убить завтра, по крайней мере, штук двадцать кабанов. Пока князь разговаривал с ними по-кумыцки, я, покуривая из маленькой трубки и поправляя огонь, наблюдал за игрой физиономий будущих наших товарищей по охоте. Все они, как это обыкновенно бывает у азиатцев, говорили очень чинно, не прерывая друг друга, сохраняя важный вид и не выпуская изо рта трубок, только изредка, чрез зубок, поплевывая в огонь. Видно было, однако ж, что разговор шел оживленный.

— О чем толкуете? — спросил я.

— О завтрашней охоте, — отвечал он.

— Ну, что ж?

— Они говорят, что кабанов очень много: охота будет превосходная, особливо, если с нами пойдет Гирей-хан.

— Кто это такой Гирей-хан?

— Это лучший стрелок из всего аула и превосходный охотник.

— Отчего ж он не пришел?

— Его нет в ауле; но вечером он приедет и, только услышит об охоте, завтра явится первый, с своими собаками. Я уже распорядился, чтобы его домашние сказали ему об этом.

— А если он не явится?

Нe отвечая на такой вопрос, князь начал говорить с татарином, сидевшем подле меня.

— Тогда вот он поведет нас, — сказал князь, — он тоже знает места.

Я вопросительно взглянул на моего соседа, который, вынув из зубов трубку, обратился ко мне почти скороговоркой, стараясь, собственно для меня, выражаться как можно яснее и для того беспрестанно трогал меня одним пальцем по плечу.

— Донгуз[5] коп… ровно-ровно-баранта… туда-сюда ходил… твоя увидит… твоя тюбмек[6] якши коп[7] уруби…

Речь эта произвела удивительный эффект. Все присутствующие смеялись, вероятно, над усилиями моего соседа объясняться со мной.

Однако, нисколько не смущаясь, он продолжал разговор.

— Твоя уруби? — спросил я.

— Уруби, — отвечал он, утвердительно кивая головой.

— Якши?

— Якши!

А Гирей-хан якши уруби?

— Них! — отвечал сосед и, вставив в зубы тоненький чубучок своей трубки, уже давно потухшей, стал глядеть на огонь.