Охота на купидона - страница 11

– А что «Настя»! Раздражает.

– А что там Лизочка? – дипломатично поинтересовалась тетя Рая.

– Лизка уехала. Угнали ее в Израиль батрачить.

– Настя!

– А что опять «Настя»? Она сама написала: батрачу в их кибуце, как негр на плантации.

– А мне Тата звонила, – торопливо принялась рассказывать Лана. – Помните Тату, то есть Наташу, с которой я вместе работала?

– Конечно, – закивала тетушка.

– Она замуж выходит за шведа, он тоже у нас работал. Приглашение на свадьбу прислала.

– В Швецию?

– Нет, в Германию. Оказалось, что у Томаса, ее будущего мужа, родня и в Швеции, и в Германии.

– А, так ты едешь в Германию! – подскочила Настя. – А я?

– Никуда я не еду, – отмахнулась Лана. – Не говори глупостей.

– А в Германии сейчас сезон распродаж, – не унималась девочка. – Ритка написала, что они из магазинов не вылезают. И еще я хочу увидеть Нефертити.

– Если не ошибаюсь, Нефертити правила в Египте, – холодно заметила Лана. – И ее знаменитый бюст находится в музее Каира.

– А вот и нет! – торжествующе завопила Настя. – Он в Берлинском музее, потому что немцы наперли из Азии и Африки все, что можно, нам по истории рассказывали.

– И что, так и говорили, что «наперли»? – язвительно поинтересовалась Лана.

– Наша историчка еще и не то говорит, – пожала плечами девочка. – А почему ты не поедешь на свадьбу?

– Потому что не могу малышей оставить. И с собой их тащить нереально. Так что извини.

Настя надулась, потеряла интерес к разговору и нацелилась улизнуть к себе в комнату.

– Детка, посмотри десять минут за малыми, а мама ко мне поднимется, хорошо? – попросила тетя Рая.

Когда женщины оказались в уютной, но несколько перегруженной вещами квартире тетушки, та продемонстрировала Лане несколько статуэток:

– Это двоюродная сестра Сима отдала. Наши матери были сестры и получили наследство… Ну, тебе не так важно, что там откуда взялось и как сложилось. Расстались сестры нехорошо, и моя мама долю свою не забрала. Вот Сима меня вызвала повидаться, может, уже и в последний раз…

Лана дернулась было возразить, но тетушка покачала головой:

– Никто из нас, детка, раньше положенного помирать не собирается. Наше поколение живучее, ты уж поверь. Но на эти вещи смотреть надо трезво и делать все по уму. А сын у Симы… – Она помедлила. – Очень своеобразный мальчик всегда был. Он бизнесмен, богатый, но жадный до, до… – Тетушка не подобрала слов и просто махнула рукой. – Вот Сима и решила отдать мне все сейчас, потому что у Стасика потом ничего не получишь. Я их в шкаф поставлю, – продолжала она. – Марку тоже скажу, но он мимо ушей может пропустить, а ты запомнишь. Вот на этой полке – статуэтки ценные и дорогие. Это мейсенский фарфор, старый, он сейчас в цене, да и дальше, думаю, не подешевеет. Если жить будете в достатке, пусть стоят. Но если деньги потребуются тебе, Настеньке, мальчикам или Марку – продавай и не думай. Вот эти, на нижней полке, попроще, можно на подарок кому. Все ж антиквариат, сейчас это опять модно. Поняла?

– Спасибо, тетя Рая. – Лана обняла тетушку.

– А и на здоровье, – усмехнулась та.

Когда Лана ушла к себе, тетя Рая запустила стирать вещи в машинке, чтобы окончательно выветрить из квартиры запах поезда. Потом она отдохнула, сидя в кресле и поглядывая на привезенные из Черновцов статуэтки. Две она помнила с детства. Одна изображала даму в напудренном парике и роскошном платье с оборками, которое она чуть приподнимала тоненькими пальчиками, выставляя ножку в изящной туфельке. Вторая фигурка представляла кавалера в камзоле, коротких панталонах и туфлях с пряжками. Фигурки мейсенского фарфора стояли в старинном резном буфете, в самой его глубине. Раечка поднималась на цыпочки, прижималась носом к толстым стеклам буфета и долго разглядывала многоцветье и пестроту фарфоровых нарядов и париков. Трогать что-то в буфете было строжайше запрещено, и только мамочка лично раз в год вынимала все красивые вещички, что толпились на полках, и метелочкой из перьев или мягкой тряпицей стирала с них пыль.

– Рая, Валя, вы гулять идете? – долетал со двора крик подружек, и сестры мгновенно забывали про все, окунаясь в пыльное, пахнущее липами лето.