Это был бег ради бега. До изнеможения, которое наступило нескоро, ведь у ярру выносливое сердце...
Я знаю, каково это. Так было со мной, когда я подрос настолько, чтобы, встав на цыпочки, украдкой куснуть край самого гулкого барабана во всём поселении. И вот пришла ночь, но в зрачках моих таился бледный день. И я, не веря своим глазам, перешёл Мост Отчуждения, не раня темноту огнём. Дурачество обуяло меня, едва я убедился, что в неровном свете звёзд различаю каждую былинку. Впрочем, я оказался недостаточно резв, чтобы удрать от наставника. Тогда он впервые угостил меня палкой. Ночная зоркость означала, что я взрослею, и тем нетерпимее было моё озорство...
Та зряшная обида оказалась гораздо памятнее кровоподтёков. Ведь уже тогда я, дерзкий сопляк, был далеко не так уязвим, как уязвим варрохо — дух во плоти. Дух человека во плоти зверя. Оборотень. Тот, чьи жажда и голод неутолимы. Одолев врага, он не отведает его крови. Его же раны будут кровоточить, пока он не станет самим собой. Он погибнет от истощения в течение нескольких дней, если нечто помешает ему перевоплотиться. Пускай иной варрохо гораздо сильнее и резвее любого из моих собратьев, но всё же он хрупок, как скорлупка.
Оборотень познал коварство волшбы, растратив невосполнимые силы на бегство от собственной тени. Жажда пригнала его к Гиблому озеру.
В полдень, возвращаясь из непознавательного путешествия по едва различимым на каменистом грунте следам пришлеца, я разглядел на калёном солнцем валуне неподвижно сидящего ярру. Он смотрел вниз, на Ущелье демонов. Это значило, что наши пути никогда больше не пересекутся.
Но он вернулся спустя два дня, перевоплотившись в матёрого уоррга. Не вняв брани дозорных, он пробежался по Мосту Отчуждения, и один из камней, брошенных в нарушителя, едва не проломил его голову. Полудикому зверю нельзя соваться на священную Землю Барабанного Грома, но откуда чужаку знать это?..
Он мусолил языком окровенённый бок, тщась унять боль, когда я ковылял мимо, предаваясь мыслям об отдыхе на новёхонькой циновке, сплетённой из листьев душистого аирра. Этими листьями я запасся в заболоченной низине, поглядывая на забелённую туманом Башню Хозяина демонов и отпихивая от себя подальше рукоятью краш-варрока зубастую морду чересчур любопытного орх-тарра. Полосатый ящер оставил меня в покое, когда его подслеповатые красные глазёнки утомило моё копошение в трясине.
Мысли, закопошившиеся в моей голове при виде раненого уоррга, оказались куда назойливее. Я любого зверя узнаю издалека. Оттенки масти, стать, походка, — всё созвучно неповторимому прозвищу. Битый невежа разительно напоминал Анха, но у того брылы седы.
И вновь мы испытали друг друга немигающими взглядами. И вновь чужак не выдержал моего вторжения в его неясные замыслы. Он спокойно ушёл, прихрамывая. Он понимал, что и на трёх лапах легко унесёт хребет из-под лезвия моего краш-варрока.