Охота на Овечкина - страница 12

– Что за беда загнала тебя, человек, в самое сердце Муромских лесов в такое глухое время? – спросил охотник. Тихий голос его звучал участливо, но Михаил Анатольевич вздрогнул. Муромских лесов?

– Не знаю, – растерянно ответил он, моргая глазами. – Я не знаю, как я сюда попал. А вы… кто такие?

– Мы? – Охотник хмыкнул. – Мы – Стража. Это Пэк, – он повел рукою в сторону костра, и ящерица комично поклонилась. – А меня зови просто Ловчим.

– Это саламандра? – с любопытством спросил Овечкин, глядя на Пэка.

– Разумеется. А я – призрак, если тебе интересно.

– А-а-а, – протянул Михаил Анатольевич с таким видом, словно уж теперь ему все стало ясно. – А я – Овечкин. Библиотекарь.

И засмеялся. Сначала тихо, а потом все громче и громче. Может, это подействовал коньяк, а может, просто начиналась истерика, но ему вдруг показалось ужасно смешным, что в самом сердце Муромских лесов сидят себе у костра саламандра, призрак и библиотекарь. Он смеялся и никак не мог остановиться. Недоумение, появившееся на лицах стражников, охранявших в этих дебрях неведомо что, лишь усугубило его неуместное веселье. Лес отвечал гулким эхом. Ловчий переглянулся с Пэком и вновь извлек из ниоткуда свою волшебную флягу.

– Спасибо, не нужно, – сквозь смех выговорил Михаил Анатольевич, кое-как успокаиваясь. И страх почему-то покинул его совершенно, осталась лишь легкая нервная дрожь где-то в глубине существа, как предчувствие и предостережение. – Вы позволите мне посидеть с вами до утра? А то, боюсь, в темноте мне не выйти из этих ваших лесов.

Он подавил грозивший снова прорваться смех и с надеждой взглянул на Ловчего.

– Позволим, – вдруг подал голос Пэк, приближая к самой границе огня свое точеное личико с горящими глазами. – Хоть всю жизнь!

Голосок у него оказался тонкий, но вполне человеческий, как у ребенка.

– Если тебе не надоест, конечно, – добавил он и ухмыльнулся. – У нас тут бывает скучновато. Такие веселые путники, как ты, забредают редко. В основном, шарахаются от нас или начинают ныть о своих несчастьях, полагая разжалобить…

– Но, но, – предостерегающе сказал человек без лица. – Не распускай язык. Наш гость забрел сюда случайно. Не хочешь ли ты, Овечкин, перекусить, к примеру?

– Нет, – ответил Михаил Анатольевич и улыбнулся. Улыбка ему удивительно шла, придавая невыразительному лицу какое-то простодушное обаяние. Только Овечкин этого не знал. – Я бы, пожалуй, все-таки выпил еще глоточек.

Есть он и вправду не хотел, хотя нынче вечером усилиями домового яичница, поджаренная им себе на ужин, так и осталась нетронутой. Вот отдохнуть, поспать действительно не помешало бы… но ему вдруг стало жаль расставаться с этим сном. Он внимательно следил за тем, как на ладони Ловчего опять возникает из ничего фляга, как движутся тонкие белые пальцы призрака, отвинчивая крышку… Жар от костра приятно согревал, и совсем не хотелось думать о том, что будет дальше. Так и сидел бы здесь, действительно, всю жизнь…

– А куда ты пойдешь утром? – спросил Пэк, раскачиваясь в огне.

– Не знаю, – неохотно ответил Овечкин, принимая у Ловчего флягу.

Второй глоток прошел значительно легче, согрел тело и душу, прояснил мысли. Спать расхотелось. Захотелось говорить.

– А можно спросить, что вы тут охраняете? – полюбопытствовал Михаил Анатольевич, оглядываясь на ели, окружавшие поляну со всех сторон.

– То, что тебе не нужно, – сурово ответил призрак. – Ты ведь пришел сюда случайно, как ты сказал? Тебя не прислала Лесная ведьма и не привел цвет папоротника. Случайно… хотя ты не выглядишь ни бродягой, ни миджнуром – обезумевшим от любви юношей из восточных сказаний. Кто же ты, Овечкин?

– Я не хочу говорить об этом, – нахмурился Михаил Анатольевич.

– Почему?

– Ну… потому что мне неприятно.

Ему и в самом деле не хотелось вспоминать о часах, проведенных на скамейке в Таврическом саду. И о бездарности собственной жизни… Но Ловчий явно остался неудовлетворен таким ответом, и Михаил Анатольевич поискал и, к своему удивлению, нашел слова, объяснившие ему самому, что он чувствовал.

– Я не хочу возвращаться к прошлому, – сказал он. – Не хочу возвращаться к себе, каким я был.