Охота Полуночника - страница 20

— Лучше умереть в лесу, чем в клетке!

Одну за другой мы открывали клетки и выпускали птиц на волю. Многие птицы молча вылетали, некоторые были явно напуганы. Освобождение птиц потребовало больших усилий, однако вскоре, по нашим подсчетам, пятьдесят семь пернатых созданий улетели навстречу новой жизни. Эмоции моего друга невозможно передать словами. Он открывал клетки быстрыми, уверенными движениями, какие можно ожидать только от резчика по дереву. После того, как на волю была выпущена последняя птица, он улыбнулся и поднял вверх большой палец.

— Славная работа, Джон, — шепнул он.

Покрытый с ног до головы перьями, я улыбнулся в ответ. Я чувствовал себя настоящим освободителем, но чувство тревоги не покидало меня. Если торговец птицами поймает нас, он будет бить нас палкой по ногам, и мама не переживет позора. Я уже мог представить себе назидательный тон отца, когда он вернется домой:

— Мне кажется, моему сыну следовало бы лучше вести себя…

Наверное, мне никогда не позволят завести собаку…

Но что самое удивительное, меня это ничуть не тревожило. Даже под страхом смерти я бы не раскаялся в своем поступке. Освободив птиц, мы приступили ко второй части нашего плана. Даниэль дал мне пять раскрашенных фигурок, оставив себе шесть. Мы рассадили их в клетки, прикрутив ножки из проволоки к жердочкам, чтобы они выглядели как живые. Большинство людей, наверное, полагают, что вырезать и раскрашивать птиц лишь для того, чтобы потом отдать их кому-то, — напрасная трата времени, но Даниэль любил делать подарки. Он желал не только искоренить несправедливость, но и привнести в мир что-то прекрасное.

Когда Даниэль закреплял последнюю фигурку на жердочке, мы услышали приближающиеся шаги торговца и жены.

— Скорей! — воскликнул я.

В спешке мой друг уронил дятла. Фигурка с глухим стуком упала на дно плетеной клетки.

— Черт побери!

— День должен быть удачным для торговли, — произнесла жена торговца. — С утра нет тумана.

Даниэль сжал в руках фигурку дятла, а в это время торговец с женой усаживались впереди.

Торговец непристойно выругался на своих лошадей и ударил их хлыстом. Повозка тронулась. Я отступил к деревянному каркасу и, чтобы удержать равновесие, схватился за брезент. Даниэль отчаянно жестикулировал, пытаясь мне что-то сказать.

— Что нам делать? — прошептал я.

— Depenados e prontos para a panela! — ответил он. — Нас ощиплют как цыплят и на ужин нас съедят!

Если бы я мог трезво мыслить в тот момент, я бы просто выпрыгнул из повозки, пока она еще не набрала скорость. Но Даниэль не закончил свою затею, к тому же он любил рисковать. Теперь лошади перешли в галоп. Даниэль жестами дал мне понять, чтобы я как можно тише подполз к борту повозки. Я сделал, как он сказал, и мы вместе прокрались к самому краю. Через несколько секунд Даниэль приподнял брезент и выглянул наружу.

— Что ты собираешься делать? — сердито прошептал я.

— Нам надо прыгать.

— Прыгать?

Глядя на уносившуюся от нас булыжную мостовую, я подумал, что она похожа на стремительную каменную реку, несущую свои булыжники к водопаду. Я яростно замотал головой. Сзади мчалась еще одна повозка, под колеса которой мы могли легко попасть.

— Давай!

— Нет!

Даниэль схватил меня за руку:

— Ну же!

Мы выпрыгнули. Я споткнулся, не удержал равновесие и упал, сильно ободрав колено и ударившись плечом. Когда я пришел в себя, то увидел, что повозка лысого торговца продолжает громыхать по улице.

Я услышал чей-то крик. Это кричал извозчик в красно-синей ливрее; он с трудом остановил свою кобылу с белым пятном на морде, которая была напугана нашим прыжком.

— Что ты творишь, придурок?! Я чуть не задавил тебя!

— Простите, — выдавил я и отбежал в сторону.

Оглянувшись в поисках друга, я увидел его на противоположной стороне дороги. Даниэль сидел у каменного колодца и глупо ухмылялся. Он вывихнул себе лодыжку.

— Наш прыжок был безумием, — сказал я, вытирая грязь и кровь с содранного колена. Джон плюнул на руку и протер мою рану. Морщась, словно моя боль передалась ему, он спросил:

— Больно?

— Нет, не очень.

— А ты не такой слабак, как кажешься, — улыбнулся он, а потом проделал нечто совсем ему несвойственное: обнял меня за плечи, словно только что получил подарок, и поцеловал в щеку, как младшего брата.