Охота за древом - страница 8
)
«Ты сдул с меня позерства лепестки…»
2.
Ты сдул с меня позерства лепестки,
пыльцу желаний, венчик превосходства,
нектар иллюзий и с цветами сходство —
опивки нарциссической тоски.
Зато мой корень ты врастил в пески
повторного и жгучего отцовства,
меня настиг в пустыне поздний зов твой:
«Вот сын тебе – мой дар». Теперь руки
не убирай с младенческого лба.
Твоя рука крепка, моя слаба.
Сын смотрит сон. Прошла спокойно ночь,
ты дал нам силы слабость превозмочь.
И боли нет. Чиста его одежда.
И за окном рассвет. И есть надежда.
(2008, Москва—Бронкс—Гриннелл)
Больничный
3.
Мы научились сидя спать
урывком на случайном стуле.
Больничный наркотичен улей
днем. К ночи страх ползет опять.
Мы научились в рост стоять,
когда лежащих косят пули
отчаянья, в чьем ровном гуле
надежды труб не разобрать.
И неуклюж как бегемот
с жестикуляцией еврейской,
движений четкости армейской
я оценил скупой расчет.
Во мне бы умер санитар,
не будь, как Вечный Жид, я стар.
(май 2008, Бронкс)
«К надежде от отчаянья кругами…»
4.
К надежде от отчаянья кругами
мотает нас, считай, четвертый год.
Цезуры, переходы есть. Нет нот,
не выученных в этой полной гамме.
Я рассчитался с прошлыми долгами
с процентами и возвращеньем льгот,
но как в басах мне распознать фагот,
расслышать тему в этом грозном гаме?
И голосом, и слухом обделен,
любовью слаб и верою обижен,
веду, пробитых трюмов капитан,
вцепившись в руль, одолевая сон,
четвертый год в открытый океан
титаник свой, надежды бризом движим.
(май 2008, Бронкс)
«В статистике племен и наций…»
5.
В статистике племен и наций
такой напасти удостоен
лишь сын мой. Путь его устроен
так. Не случайно, может статься.
Стерпев с десяток операций,
он весь заштопан от пробоин.
Рубакам мятежей и войн
слабо с трехлетним им тягаться.
Смешлив, смышлен не по годам,
он ласков, духом бодр, упрям.
И только ведома Творцу
в земном сценарии великом
роль, что доверил он мальцу
с терпеньем ангельским и ликом.
(май 2008, Бронкс)
«Мне с юности казался странным…»
6.
Мне с юности казался странным
за муки все возврат Иову
его потомства, но другого
в придачу к козам и баранам.
И златоустым Иоанном
не удостоены ни слова
обмен обносков на обновы,
размены в стаде безымянном.
Я в суперпахана не верю.
Кто в кровь учил меня морали?
Нет, чем любовь, прицельней цели.
Писцы там что-то переврали.
Оплакать легче мне потерю
Тебя, чем смерть теодицеи.
(май 2008, Бронкс)
Автобиография
7.
Был вундеркиндом. В юности балбесом.
Стал поздно – в тридцать – грызть наук гранит.
Без денег, без чинов, без заграниц
трубил до перестройки мэнээсом.
Прирос под старость публикаций весом
в четыре с чем-то тысячи страниц.
Стал в чем-то первым (пусть сочтет хронист,
я расплевался с этим интересом).
Дочь, внучка чудные есть. В позднем браке сына
родил. Он болен. Держат медицина
да Бог – путем лекарств и операций.
Прошел с ним первыми кругами ада.
Надежда есть. Мне ничего не надо,
как только к тельцу теплому прижаться.
(июнь 2008, Бронкс)
«Посмев избрать его дебют…»
8.
О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют.
Что строчки с кровью убивают…
Б.Л.Пастернак
Посмев избрать его дебют,
поверил я, что так бывает:
поэта строчки убивают.
Да эндшпиль оказался крут.
Себя любить – сизифов труд:
с годами ego убывает.
Когда дитя заболевает,
заботы лишнее сотрут.
Но выучен урок под старость:
когда одна любовь осталась
с надеждой, то бывает так,
что в мусорный спускаешь бак
и нобелевских премий малость,
и творческой судьбы пустяк.
(июнь 2008, Бронкс)
«Мы прорываемся с боями…»
9.
Мы прорываемся с боями.
Цель – выйти без больших потерь.
Какою тактикой ни мерь,
она за дальними морями.
Стрельба стихает временами,
но этой тишине не верь:
мы на войне – здесь и теперь,
в крови и дырах наше знамя.
Наш командир хоть мал, да смел.
Он с честью побывать успел
в сражениях и передрягах,
достойных описанья в сагах.
Растянут слишком – от Москвы до Бронкса
фронт. Если с нами Бог, то мы прорвемся.
(июнь 2008, Москва—Бронкс)
«Навалилась мертвая усталость…»
10.
Навалилась мертвая усталость
вроде ни с того и ни с сего,
и одно желание осталось —
спать, не быть, не помнить ничего.
Это «я» во мне такая малость —
чтоб заверить кровное родство.
Застрелись, к себе тупая жалость,