Охота за головами на Соломоновых островах - страница 16

Несколько необычным в этой истории было, что никто не собирался напугать нас — новичков в туземных делах. Наш дикий преследователь был обещанной нам моделью, и никем больше. Никто ему не приказывал одеться подобно воинственному ирокезу. Ему было велено привести себя в порядок, чтобы попасть на «картину», а он сделал все лучшее, что, по его понятиям, было возможно. С работы его отпустили охотно, так как он был слабосильным рабочим. До того как правительство запретило убийства, такому человеку еще в детстве грозило уничтожение за физическую слабость и непригодность. Теперь, когда ему представилась возможность разукраситься для воинственных плясок, он это сделал с наибольшей тщательностью. Отсюда и этот страшный вид с отвисшими губами и вращающимися белками глаз.

Услышанный нами и разрезавший Вселенную нечеловеческий вопль тоже имеет объяснение. Здесь, в Меланезии, существует обычай отмечать окончание погрузки парохода диким ревом артели грузчиков. В следующий раз мы стали свидетелями, как после уборки грузового трапа раздался душераздирающий рев. Огромные темные лица, широко раскрытые рты, раздутые ноздри, высунутые языки, ряды ослепительно белых зубов и истерическое завывание — все это заставляло волосы становиться дыбом. Трудно преувеличить впечатление, создаваемое этим безрадостным ревом. Попробуйте спуститься в погреб и совершенно всерьез начните неистово кричать, держа перед собой зеркало. Вы почувствуете, как мороз пройдет по вашей коже.

Мораль этой главы заключается в том, что приехавший на «каннибальские» острова автор не должен сваливать причину своей гибели на здешних дикарей. Сочетание жары, вздорных рассказов, на которые падки новички, незнание туземцев и небольшая доля воображения — вот что дает пищу для досужего журналистского повествования. Если к этому прибавить возбуждение, вызванное событиями на Малаите, то станет понятным, почему мы пережили собственную насильственную кончину по рецепту, описываемому журналистами.

На «Матараме» заканчивались последние приготовления к отплытию на Малаиту, когда прибежал один из изящных слуг и принес нам записку от хозяйки плантации Гувуту. В этой записке нам любезно предлагалось остаться в Гувуту и использовать в качестве моделей всю рабочую команду плантации. Придя в восторг от приглашения, мы помчались к капитану с просьбой задержать отправку парохода, покуда мы выгрузимся на берег.

— Плюньте вы на это… — коротко отрезал капитан.

И мы без излишних объяснений и сожалений плюнули на то, что являлось оазисом цивилизации в этой стране.

Перед нами Малаита!.. Освещенный лучами восходящего солнца остров казался длинной и тонкой полоской, отделенной от нас морской гладью, на которой блики сверкали так ярко, что берег казался лишенным красок. Это было похоже на модернистски-беспредметный морской пейзаж.

Оба конца растянувшегося на сотню миль острова исчезали во мглистом месиве раскаленного неба и водной глади. Лежавший прямо перед нами берег от зазубренного верхнего края, резко выделявшегося на фоне пламенеющего неба, и до ровной прибрежной линии казался серым. Не чувствовалось ни высоты неисследованных горных вершин, ни близости белоснежного прибоя, вонзившего зубы в нижнюю губу океана и создавшего непреодолимую преграду для всех, кто попытается разгадать тайны острова.

Над горизонтом, словно гирлянда сигнальных флагов, висели кучевые облака — обычный признак того, что среди океана лежит кусок раскаленной суши. Восходящее солнце делало свое дело, и облака становились меньше и меньше, покуда растаяли совсем. Потом, когда оно осветило западный склон, пейзаж стал еще более беспредметным. На серой плоскости возникли вершины гор, но перспектива продолжала отсутствовать, и потоки света не смогли обрисовать контуры долин.

Даже приблизившись к берегу, мы нигде не смогли рассмотреть следов пребывания десятков тысяч этих «негодяев и убийц». В густой зелени не было ни единого просвета, который указывал на плантацию или вырубку. Все было сплошной массой листвы серо-зеленого тона, без малейшего отклонения к другому оттенку, характерному для садов или возделанной земли. Не видно было дыма или хотя бы речки, придающих оживление однообразному пейзажу. Все было закрыто густой листвой, и только крайним напряжением зрения, несмотря на яркий свет утра, можно было различить полосу пальмовых деревьев, красовавшуюся как усы над белыми зубами прибоя.