Охотница - страница 23

— Привет, Паш! — я махнула рукой. Паша Кулагин оглянулся, кивнул и придержал шаг, позволив мне себя догнать.

— Привет. Ты откуда?

— Из спортклуба. А ты?

— Из тира.

— Из тира? Это где… — я подняла руку с вытянутым пальцем, имитируя пистолет, — «пиу-пиу»?

— Ну да.

— Ух ты! И давно ты туда ходишь?

— Да с полгода уже.

— Чего это тебя на стрельбу потянуло?

— Да так как-то… — он пожал плечами. — Мать достаёт, братец тоже. Ты не представляешь, Женька, как тебе с предками повезло. А стрельба как-то отвлекает. Я и раньше туда ходил, а теперь вот вернулся. Знаешь, там ведь нужна концентрация, и всё лишнее куда-то уходит. Тренер говорит, что у меня способности есть, нужно только заниматься регулярно…

Он говорил что-то ещё, а я кивала, и воображение невольно рисовало картинку, что Пашка, выпуская пули в мишень, представляет на её месте «достающих» его родичей. Бр-рр. Но нет, стоит думать о нём плохо. А даже если и представляет, кто я такая, чтобы судить? В конце концов, это не самый худший способ выпустить пар, а от воображаемого до реального дистанция огромного размера. И вообще, он-то по мишеням стреляет, а я — по живому выпалила.

Интересно, а что Пашка скажет, если я вдруг расскажу ему об этом эпизоде своей жизни? Нет, я, конечно, не собиралась делать такую глупость, но всё-таки. В ужасе шарахнется, или скажет «Ух ты, круто!»?

Полиция меня так и не потревожила, хотя прошла уже неделя, и я потихоньку уверялась, что ничего мне не будет. Следов, указывающих на меня, я не оставила: ни клочков одежды, ни вывалившихся из кармана предметов, ни отпечатков пальцев на деревяшке — спасибо холодной погоде и кожаным перчаткам. Свидетелей тоже не было, я вспомнила, как оглядывалась и прислушивалась после выстрелов, но вокруг было тихо. Если кто и услышал, то выяснять, кто стрелял, не поспешил. Машина? Мало ли там машин ставится…

— Эй, ты меня слушаешь?

— А? — встрепенулась я.

— Ты вообще слышишь, что я тебе говорю?

— Извини, Паш, задумалась.

— Вечно ты в облаках витаешь, — хмыкнул Пашка.

— Неправда!

— Правда-правда. Ещё в школе помню — спросит тебя учитель о чём-нибудь, а ты встаёшь, как только что разбуженная… Даже странно, что кончила школу хорошо.

Я неопределённо хмыкнула. К экзаменам меня натаскивали нанятые родителями репетиторы. Но училась я и правда на «тройки», в этом Пашка прав. Младшие классы я отходила в элитную гимназию, где были индивидуальные занятия, интересные программы, и там я в целом успевала. Но потом кризис 98 года разорил первое папино предприятие. Тогда нам пришлось трудно, денег на оплату гимназии уже не хватало, и меня перевели в обычную муниципальную школу, где мне, избалованной креативными учителями, на уроках сразу стало скучно. Вот я и училась спустя рукава, хотя с одноклассниками мне повезло, а потому, даже когда наши дела выправились, я осталась доучиваться там же. Благо у меня всё же хватило ума не особо хвастать богатством, зато папа всегда был готов оплатить нашему классу то экскурсию, то школьную вечеринку.

— А помнишь, как мы после выпускного сбежали в какой-то подъезд и пели там под гитару?

— Угу. А потом у Надьки Квасковой случилась истерика, и её мать прибежала жаловаться, что мы обидели деточку. Хотя она просто перепила.

— А меня там вывернуло, — вспомнила я. — Не нужно было мешать водку и шампанское.

— Да, напугала ты нас знатно, — согласился Паша.

Мы ещё некоторое время наперебой вспоминали наш выпускной, а потом просто разные случаи из школьной жизни. Потом Пашка спросил, как у меня дела, и я рассказала о том, что Макс начал серьёзно рисовать, пишет мой большой портрет, а параллельно успел сделать ещё несколько картин, которые мне и показал во время нашего свидания. Его квартирка потихоньку начинала напоминать картинную галерею.

Паша присвистнул. Макса он знал, но его увлечение рисованием стало для Кулагина новостью.

— И как, хорошо хоть рисует?

— Отлично, — искренне сказала я. Да, я никогда не разбиралась в живописи, но Максовы пейзажи и натюрморты мне очень нравились. Он всегда находил какую-то изюминку, делавшую картину нетривиальной.