Охотничье братство - страница 26
На линию один за другим вываливали заснеженные, как деды-морозы, мужики — ни одной женщины, ни одного подростка. На полянке у лошадей нас подхватили десятки рук и принялись подбрасывать. Я ничего не понял и по наивности решил, что благодарят за избавление от убийцы их коров. Квадратов вынул из кармана бумажник и передал деньги Гавриле, — очевидно, для раздачи. В деревне к дому, где нам был приготовлен роскошный обед, пришли местные жители и опять с шутками и приговорками нас качали, и опять Квадратов дал деньги. Проезжий, заметив белые халаты, придержав лошадь, сказал сидящей рядом жене: «Докторов качают — почто?»
Воспоминания и планы. (У Конокотины х. 1951 г.).
Профессор-почвовед в почвенной яме. (Гыдан. 1967 г.).
Мы привезли на станцию аккуратно снятую шкуру для Смирнова и в четырех мешках разделанную тушу.
В этот год институт Юрия вместе с другими институтами Академии наук перевели в Москву. Началась для брата московская, сугубо городская жизнь. Охоты вспоминались в стихах:
Работы в Москве у Юрия Алексеевича сильно прибавилось, особенно после получения степени доктора. Все реже он выезжает в экспедиции, и это его печалит. В очередной мой приезд в Москву он прочел:
Трудно было Юре, в те годы уже крупному ученому, директору по науке Почвенного института АН СССР, переживать лысенковщину. Помню, с каким возмущением рассказывал он про чудовищные нелепости, выдаваемые за великие открытия в биологии, вроде появления кукушек за счет мохнатых гусениц, кур, «долбающих вредную черепашку». А позже с печалью и тревогой рассказал, как вместе с академиком Прасоловым ходил на прием к Берии по поводу ареста Николая Ивановича Вавилова. Академик сказал: «Зачем вы держите в тюрьме гордость нашей и мировой науки? Это что — наветы Лысенко?» Берия ответил: «Нет, Трофим Денисович нам сигнализировал, но у нас есть и свои данные». Узнав о смерти Николая Ивановича, Юрий написал:
Еще одно увлечение Юрия. Нет! Нельзя так назвать долгую и трепетную любовь брата к нашему Северу, к местам новгородским в частности. Откуда она пошла? Здесь мне придется сделать отступление в рассказе, тем более законное, что оно касается почти всех героев моей книги.
С самого начала наших с братом охотничьих устремлений мы обратили внимание на относительно близкие к Ленинграду глухие места Новгородской области. Однажды, путешествуя по карте, мы нашли интересный уголок: на берегу довольно большого озера деревня Крутик — три дома, а вокруг зеленое море, ближайшая деревня в восьми километрах. Вот бы поехать туда в отпуск! Далее — совпадение: институт послал меня для исследовательской работы в леспромхоз на станцию Анциферово — ближайшую к облюбованному нами месту. Было это в 1929 году.
Под выходной я вышел в поход. Прошагал пятнадцать километров и попал в деревню Ерзовку. Большая в те годы и благополучная деревня. Спросил: «Как пройти в деревню Крутик?» Получил ответ неожиданный: «Нет такой во всей округе». Я настаивал: мол, карты не врут. Безрезультатно. Подошел седобородый дед, прислушался, сказал: «Есть. Только это по-старому, по-письменному Крутик, теперь — Голи». Все обрадовались: не спрашивая, зачем мне Голи, наперебой объясняли, как туда попасть: «Ты иди дорожкой от кооперации на мыз (значит, на перевоз), там челон есть — был он там; если не совсем сопревши — наверно, на нашей стороне. С перевозу тропа, никуда не сворачивай, идти версты две. Хоть поздненько, гольские мужики народ озерной, отчаянный — примут и ночью. А лучше ночуй». Решил идти. Вышел, где перевоз на другую сторону озера.