Охотничье братство - страница 28

Замечу, что Юрий не только воспевал красоту Городна, но, живя на нем, оставался исследователем: первым нашел на озерном берегу богатую неолитическую стоянку (это вошло в историю края). Он своеобразно отблагодарил озеро за полученные радости: написал научную работу по гидро- и геоморфологии района и передал ее в АН СССР. В результате был учрежден ландшафтный заказник «Карстовые озера» и сохранены окружающие леса.

Рассказывая об этом интересном уголке Новгородской области, я должен, с болью в душе, добавить о его печальной участи. Несколько лет тому назад журнал «За рулем» объявил автолюбительский маршрут на живописное озеро, изобилующее пляжами, рыбой и всяческими красотами. В результате со всех, даже очень отдаленных, мест нахлынули автотуристы. Не поинтересовался журнал на месте о возможностях маршрута. Сотни людей, проклиная ужасные подъездные дороги, разбитые лесовозами, калечат машины, убеждаются, что даже хлеба и молока поблизости нет, нет телефона, почты, медицинской помощи, и уезжают злые, недовольные. На малых пляжах десятки палаток стоят вплотную, все берега разъезжены, ягоды и грибы вытоптаны, прибрежные сосняки горят каждую весну и лето. Всю ночь над тихими плесами гремят транзисторы и — частенько — крики подгулявших туристов. Печально это.

Последние годы жизни Юрий вел чисто городской образ жизни, безумно нерасчетливо работал, отдавая всего себя людям: учебники, монографии, программы исследований для молодых ученых и экспедиций, отзывы на диссертации, лекции, масса заседаний на работе и в других местах. Особенно много времени и нервов требовала большая энергичная деятельность по охране природы: Байкал, истощение кедровых лесов, поворот рек, пыльные бури на целине. Трудно перечислить все эти больные места. К сожалению, он получал радость от удачного заступничества гораздо реже, чем боль от бессилия в этой трудной и неравной борьбе.

Закончить рассказ о Юрии мне хотелось бы тоже его стихами, они посвящены мне:

Вот такой он был, мой брат Юра.

Женька Фрейберг, как за глаза называли его мы, мальчишки, приходился мне дальним родственником. Он был человеком исключительной судьбы, пестрой жизни и самых разнообразных устремлений: выпускник Лесного, а затем студент Горного института, мичман царского флота, сибирский бродяга-промышленник, герой гражданской войны, полярный геолог и путешественник, а для нас, мальчишек, он был богом охоты. Нам хотелось подражать ему во всем: в походке, в речи, и, конечно же, быть такими же удачливыми на охоте. Я помню его, крупного, немного сутулого, с лицом нельзя сказать чтоб красивым, но очень выразительным. Он постоянно мурлыкал что-то себе под нос (чаще всего — «Храбры моряки, все им пустяки»). Когда я повзрослел и как бы подравнялся с ним по возрасту, он виделся мне героем книг Джека Лондона. Была в нем и скрытая лирика гамсуновского Пана. Контрастная психологическая смесь и одновременно целеустремленная, запойная сила в желаниях. Я видел его решительным, жестким, командующим швартовкой карбаса при большом накате, и помню его на таборе у спящего озера, играющим на флейте — единственном инструменте, на котором он умел и любил играть.