Охотник за облаками - страница 3
Сколько изобретательности, подчас наивной, вложено в них!
Порой грубовато и безвкусно украшенные они всё же трогают своей открытостью и простотой души их преобразившей.
Я стучусь в калитку первого попавшегося домика, из-за беседки оплетённой виноградом выглядывает старушка, в её глазах немой вопрос.
Я подношу невидимую кружку к губам жестом показывая что хочу пить, она наклоняет голову в знак того что моя пантомима понята правильно, сопровождая свой кивок лёгкой улыбкой.
И вот уже опять я меряю шагами дорогу, движение вперёд меняет пейзаж вокруг, густые посадки уступают место чёрным распаханным полям разлинованным зеленью, по обеим сторонам от меня видны на фоне неба крыши деревенских домов с рыжими кирпичными трубами.
Все они выстроены в одну линию и в конце каждой такой линий воткнут в землю гигантский предмет до странности похожий на толкушку для картофеля.
Я гляжу в небо, привычные моему глазу горы хлопка равнодушно дрейфуют по бирюзовой глади.
А что если облака это язык бога? Что если это белые слова написанные на голубой бумаге, зашифровавшие в себе ответы на все вопросы какие когда либо будут заданы, никем не замеченные они проносятся у нас над головами ежеминутно, ежечасно, изо дня в день. Наверное, было бы здорово читать небо как открытую книгу.
А в безоблачные дни бог молчит.Может он устал расточать свою мудрость понапрасну? Нет! Скорее он просто отдыхает и собирается с силами.
Думая так я сажусь на дубовый пень, кладу планшет на колени и начинаю зарисовывать стайку серых облаков испуганно жмущихся друг к другу.
Давно перевалило за полдень, воздух буквально плавится от насытившего его зноя, я чувствую как струйка пота течёт по моему виску переходя на шею и скрываясь за расстёгнутым воротом рубашки.
Мои воспоминания вновь затягивают меня, на этот раз размотав клубок уже прожитого не сильно, но до позавчерашнего дня.
Я вспоминаю большое облако сплошной полосой рассекавшее небо на две ровные половины, каждый из его концов подчиняясь законам перспективы истончался и заострялся по мере удаления от меня в итоге вонзаясь в противоположные стороны горизонта.
«Гигантская стрелка компаса, да и только!» – тогда подумал я в восхищении, а моя фантазия не утерпев даже раскрасила её в синий и красный.
Я так и не смог втиснуть эту небесную дорогу в свой маленький бумажный прямоугольник, как ни старался.
Позже, уже ночью я был внезапно разбужен кем-то или чем-то, разлепив веки и оглядевшись вокруг я понял, что этот кто-то уже ушёл, впрочем, оставив после себя маленькую искорку в моём сознании.
Включая светильник и раскладывая на столе три листа вряд, я спрашивал себя, почему мне не пришла эта идея раньше? По всё ещё не стёршимся и сохранившим свою свежесть дневным впечатлениям я набросал на крайних листах пейзажи противолежащих сторон света с удаляющимися в них по небу концами стрелки-облака, в то время как центральный лист был связующим между ними и нёс на себе голубизну неба с пересекавшей её из конца в конец белой и слегка волнистой полосой, походившей на след от самолета, разве что потолще.
В итоге у меня получилось подобие комикса, каждый кадр на своём отдельном листе. Оставляя всё это на столе я брёл к своей кровати с таким чувством удовлетворения как если бы решил одну из мировых проблем.
Хруст. Это моё плечо выражает недовольство утомительным и напряжённым в своей статичности положением, откладывая карандаш и разминая затёкшее плечо я оглядываю получившийся рисунок. Я чувствую, что его незаконченность, или даже лучше сказать недосказанность именно то, что мне сейчас нужно, согласно кивнув облакам на бумаге прячу их в импровизированную папку к остальным.
Вперёд! Дорога ведёт меня. Куда именно? Её дело вести, а моё следовать вот и всё что мне нужно знать, чуть больше и хрупкий баланс счастья первооткрывателя будет утерян.
В который раз я запрокидываю голову чтобы увидеть небо.
Всё как в первый раз, неизменная мягкая сочность цвета освежает, бросается в глаза игра контраста с душным пыльным воздухом вращаемым вокруг меня помощью слабого ветерка.
Я представляю что надо мной… Урчание в животе грубо отрывает щупальца моего воображения от небесной сферы, напоминая, что у живой машины, к которой прикреплена моя душа есть свой лимит прочности.