Охотники на Велеса [СИ] - страница 10

— Не говори так, батюшка, — тут же вступилась баба Мила за свою любимицу. — Любке бы все равно досталось. Человека исцелила! Чудо-то какое. Как ни крути, все равно таперича пострадать придется. Что будем делать, Любушка?

— Все буду отрицать. Ничего особенного. Только на ночь от спутниц отбилась. Грозу во времянке пересидела. Пока лес высохнет, подождала, и потихоньку дома объявилась. Не так уж я и припозднилась. И никакая я не ведьма. А кого там Всеслав нашел, не мое дело. Я из его избы полутемной почти не выходила. Кто меня разглядеть мог? Баб Мила, поесть что-нибудь дай, потом в огород с прополкой пойду.

Баба Мила сама, как следует, огород была выполоть не в силах, не из-за старческой немощи, а из-за того, что она жалела растения, даже сорные, и оставляла самые развесистые сорняки для красоты. И только по большой любви к названной внучке позволяла ей беспощадно изничтожать Божии твари, называемые в народе лопух или, к примеру, бодяк, выросшие среди капусты или свеклы с морковкой.

— Ну поесть, Любушка, завсегда неплохо, — согласилась старушка, пропуская мимо ушей в целях сохранения спокойствия душевного слова своей любимицы насчет прополки огорода. Соскользнула со скамейки и мелкими шажками шустро двинулась к избе. — А чем лечила раненого, а, Любка?

Глаза старой целительницы загорелись.

— Баб Мила! Какое там лечила. Умирал он, говорю. Весь огнем горел. Нос острый, пульс слабый… Знаешь, дерганый такой, предсмертный… Разве могли тут помочь соль да вино с елеем? Да корневища аира и окопника? Мумие горное в воде развела, пить давала… Отец Феофан, лучше расскажи, как там в Царьграде. Так давно тебя не видела, соскучилась.

Рагнар невесело вздохнул и тоже направился в избу. Не смотря на то, что он не одобрял поведения своей названной дочери, нельзя было не видеть, что расскажи Любава всю правду теперь, ей никто не поверит, и слухи о том, что она ведьма остановить не удастся.

— Красиво у них в Царьграде, словами даже не опишешь, — задумчиво произнес он, когда все трое устроились за щедро накрытым столом. — Обязательно свожу тебя, Любава, посмотреть. Нехорошо прожить жизнь и не увидать Царьграда. Там все каменное: и дворцы, и дома, и мостовые. Камень не простой, а покрытый дивной резьбой и росписями. И море, бескрайнее море…

— А почему, батюшка, ты так грустно об этом говоришь?

— Потому, баба Мила, что нам они не друзья. Не нужна Царьграду объединенная Ярославом Русь. Потому и поддерживает император Василий и Болеслава Польского и Мстислава Тмутараканского. Болеслав императора уверяет, что примет православие по греческому образцу, а германцев, — что останется в Римской юрисдикции. Сам же по нравам язычник язычником. Любой сообразил бы, что это все игра, а уж умный император Василий… хотя, кто их знает, уж слишком они самоуверенны, эти греки. Пытался я речь завести, что Болеслав, когда Киев захватывал, поддерживал Святополка, убившего Бориса и Глеба. Как-никак, убитые княжичи — племянники императора. Князь Ярослав-де выступил мстителем за невинную кровь. Но мне добрые люди намекнули, что даже разговор об этом подымать неприлично. Как могут дикие княжичи быть племянниками императора?! — Рагнар снова невесело вздохнул. Любава прихлебывала топленое молоко и слушала его очень внимательно. Баба Мила даже и не прихлебывала ничего. Просто внимательно слушала. Все эти разговоры о далеком Царьграде быстро могли обернуться войной на ближайших к Руси рубежах.

— Не будет Царьград осаживать Болеслава Польского, а Мстиславу Тмутараканскому даже поможет по-тихому, — Рагнар потер пальцами, воспроизводя знак, безошибочно узнаваемый людьми всех народов во все времена. — Распри на Руси выгодны ее могущественным соседям. Допускаю, что даже и не со зла. Просто боятся, как бы мы сами первыми не напали, когда окрепнем. Как бы то ни было, нет у нас надежных союзников. Поверил вот Ярослав германскому императору, а тот в последний момент поддержал Болеслава Польского. Император Василий же натравливает на нас Мстислава. Так что, быть распре между нашим князем Ярославом и Мстиславом за Киевское стольное княжение.