Окаянная голова - страница 2

Возница хмуро топтался на месте.

— Извольте, ваше благородие.

— Позвольте, я вам помогу, Антон Ильич, — офицер подсадил грузного помещика и вслед за ним запрыгнул в кибитку.

Непринужденный разговор развалившихся в кибитке господ изредка прерывался жалостливым скрипом колес.

— Неужели, правда, это, Антон Ильич? И прямо золота можно пудов десять просить?

— Изволите сомневаться, любезный Сергей Платонович? Или держите меня за облыжника какого? Обманом барыша не наторгуешь! Я вам так скажу, главное все честь по чести сделать. Без надувательства, тогда и желание исполнится. А что нечисть здесь бродит, так она честным людям зла не чинит.

Офицер призадумался. Почесал худыми пальцами острый подбородок, покосился на возницу и наклонился к уху помещика:

— То есть, коли я заколдованную табакерку, из копытного рога, добуду и мертвякам принесу, то мне и золота отвалят? И ничего худого не сделают?

— От мертвого худа не бывает, а от живого и добра редко увидишь, — зевнув, пробормотал помещик. — Сам я табакерку достать не могу, заклятие на роду нашем. А нечистая сила в лабаз тоже сунуться не может, поскольку освятил его священник местный, уже лет десять назад. Поэтому и нужен пришлый человек — отчаянный.

Он задумался и добавил.

— Отчаянный, храбрый, но к тому же и подлый. С окаянной головой. Чистому человеку та вещица в руки нейдет, а нечисть и близко к лабазу подойти не может. Вот сколько ко мне уже людей приезжало, а все какие-то благородные попадались. Так и уходили ни с чем.

— Сдается мне, Антон Ильич, хотите вы меня обидеть? Никак на лице моем написано, что я низкий и бесчестный?

Помещик лишь похлопал попутчика по плечу.

— Да полно вам, Сергей Платонович обижаться. Чай не на государевом приеме. А ежели вы такой честный и благородный, то прикажите поворачивать обратно. Все равно у вас ничего не выйдет.

Офицер молча покусывал губу и разглядывал ухмыляющегося помещика.

— Ладно, — наконец подал он голос, — чего уж греха таить. В святые угодники я точно не гожусь.

Неожиданно лошадь жалобно заржала и встала, как вкопанная. Помещик встрепенулся.

— Сергей Платонович, дорогой, есть пистоль?

Офицер отчаянно оглядывался по сторонам, тщетно пытаясь хоть что-то разглядеть в непроглядной тьме.

— Стреляй по кустам! Бог виноватого сыщет! — запричитал помещик.

— Да нет у меня оружия никакого, — огрызнулся офицер, испуганно пялясь в ночной лес.

Неподалеку в темноте мелькнули два красных огонька. Раздался громкий рык.

— Гони, ирод. — Прикрикнул на застывшего возницу помещик. — Привалился к облучку, как свинья к корыту.

Очнувшись от наваждения, возница дернулся, схватил вожжи и начал судорожно их дергать.

— Н-но, давай родимая, — почти умолял он испуганное животное.

Наконец лошадь захрипела и, что есть мочи, рванула вперед. Повозка летела вслед за обезумевшим животным, подпрыгивая на ухабах и колдобинах. Казалось еще немного, и она перевернется. Но, Бог миловал, а уже через несколько минут лесная чащоба закончилась и в ярком свете луны показались господские поля, вслед за которыми тянулись редкой вереницей убогие крестьянские домики.

— Слава Богу, вот и Ивановка, — перевел дух помещик.

Ужинать сели уже за полночь. Разбуженная дворня зажгла свечи и накрыла стол.

— Давай сперва по водочке дерябнем. — Антон Ильич придвинул к себе рюмки. — Моя Анисья знатное белое винцо делает. Как выпьешь, так даже за душу берет!

Офицер кивнул, залпом опрокинул стопку и, тут же, сморщившись, потянулся за закуской.

— Что, не пошла? — улыбнулся Антон Ильич. — Как говорится, первую перхотою, а третью охотою. Давай, свет мой, Сергей Платонович, закусывай, голубчик.

Офицер не заставил себя долго упрашивать и с жадностью принялся за еду. Холодный борщ с плавающим поверху жиром особого аппетита не вызывал, но в животе после пережитых треволнений призывно урчало.

Хозяин тоже отхлебнул из тарелки, поморщился и посмотрел на гостя.

— Ложка-то узка, таскает по три куска: надо ее развести, чтобы таскала по шести. Анисья! — крикнул он.

Раздался топот босых ног и кухарка Анисья, закутанная в платок появилась в дверях.