Океан. Выпуск 7 - страница 26

26 октября. По-прежнему облака отгораживают от нас солнце… Хочется, чтобы буря ударила еще сильней, чтобы порвала и разметала этот осточертевший сырой и тяжелый полог, хочется видеть солнце и ясную голубизну.

И вообще мне очень многого хочется. И чем дальше плывем, чем беспредельнее разворачивается передо мной земля, чем больше я встречаю людей, тем больше мне хочется удивительных вещей. Я даже не знаю, хорошо это или плохо, но ничего не могу поделать. Мне хочется быть великим писателем, великим боксером, мне хочется быть замечательным капитаном и строителем таких морей, как Цимлянское, Куйбышевское, Рыбинское. Мне хочется любви такой яркой, испепеляющей, как у Ромео и Джульетты. И черт знает до чего сильно мне всего этого хочется!

Ей-богу, Петька — дурак. Чем дальше мы плывем, тем лучше я это понимаю. Мне просто жаль его.

27 октября. Пишу вечером в Куйбышеве. За сутки со вчерашнего дня произошло так много событий, что трудно вспомнить все сразу. Прав был волгоградский литературный консультант — жизнь штука сложная. Случилось большое несчастье, а я, как дурачок на похоронах, радуюсь неизвестно чему.

С чего же начать? Вчера к полудню ветер стал стихать и небо немного очистилось. Ночью в разрывах облаков даже появились звезды. Я долго стоял в рубке, хотя мне очень хотелось спать и была не моя вахта. Я ожидал, когда с передней баржи по трапу, перекинутому на наш нос, вернется Вера. Но она явно не торопилась. Было уже около двух часов, когда наконец в тусклом свете носового фонаря показался ее темный силуэт. И тут-то оно и произошло! Я даже не понял вначале, что именно случилось. Раздался глухой удар, баржу сильно тряхнуло, нос полез куда-то вверх, а трап вместе с Верой мелькнул в воздухе.

Потом я бежал вниз из рубки, на ходу сбрасывая пальто, — Веру обязательно должно было пронести мимо кормы и только бы успеть ее здесь перехватить. Но перехватить не удалось: Верина голова, рука с растопыренными пальцами взлетели на волне метрах в пяти от меня. Я закричал что-то отчаянное и бросился в воду. Меня глубоко утянуло под волны, а когда я вынырнул, водяная пробка с размаху заткнула мне нос и рот. Я едва справился и, когда наконец вдохнул воздух, стал искать глазами Веру. Нас несло почти рядом. Я поднырнул под Веру так, чтобы она могла ухватиться за мое плечо, и стал изо всех сил выгребать к баржам — мне казалось, что караван проносится мимо нас с огромной скоростью. Но караван стоял на месте. Я это понял, как только нас вытащили на палубу.

Веру, окоченевшую, наглотавшуюся воды, отнесли в каюту, а я вместе с матросами последней баржи, на которую я и вылез, побежал вперед. На носу нашей баржи уже собралась толпа. Я протолкнулся к Ивану Игнатьевичу. Он говорил кому-то возбужденно:

— Глянь, я ему ведь до транцевой доски дошел! Ну и сила!

То, что я увидел, могло быть только результатом взрыва тонной бомбы. Вся корма передней баржи, вплоть до каюты, была смята в гармошку, металл во многих местах порвался и загибался гигантской стружкой. Основательно помят и искорежен был и нос нашей баржи, проделавший всю эту разрушительную работу.

— Как же это случилось? — спросил я Ивана Игнатьевича.

— Вахтенный вел по бакенам, — сказал он, — а бакен видишь где? — Иван Игнатьевич показал на красный огонек, прибившийся почти к берегу. — Сорвало, проклятый, с места, он-то и навел нас на мель.

— Иван Игнатьевич, а что теперь капитану буксира будет?

— А что ему будет? Благодарность будет. Свое он доказал, а это не его вина. — Иван Игнатьевич обернулся ко мне и нахмурился: — Это ты где так? Где, спрашиваю, выкупался?

И тут раздался здоровенный хохот, который, как мне тогда показалось, совсем не подходил ни ко времени, ни к месту.

— Вот так шкипер! — хрипел кто-то над моим ухом. — Проспал матросов. Они у тебя чуть к ракам на обед не попали.

А Иван Игнатьевич растерянно поглядывал по сторонам и, подталкивая меня в затылок, пробивался сквозь толпу.

Потом мне дали водки, переодели, еще дали водки и уложили спать. Но спать мне вовсе не хотелось, и я вместе со всеми участвовал в расчалке, откачивал воду из носового отсека нашей баржи, в котором оказалась пробоина, помогал Ивану Игнатьевичу подводить пластырь, бегал взглянуть на Веру. Утром из Куйбышева, последнего пункта, куда капитану буксира нужно было довести караван, пришел большой белый катер. Он привез несколько человек, должно быть большое начальство, и взял нас с Верой.