Окно с видом на площадь - страница 65

Я знала, что он очень не любит Брэндана. Я знала, что он сочувствует Лесли. Гарт он просто презирал и изводил своими шутками, но мне казалось, что он смог бы меня понять, если бы я рассказала ему о том, что мы с Джереми видели сегодня.

Раздумья об Эндрю не помогли мне заснуть. Вероятно, Эндрю пришел бы в ужас, узнай он о том, что Джереми лег спать на полу возле меня. Завтра он прочитает мне лекцию, если я расскажу об этом. Но кто бы что ни говорил, ничто не остановит меня и не заставит поступать не так, как я считаю нужным. Какую-то часть моей любви, ту, что я раньше отдавала своему брату, я была готова теперь отдать Джереми. Но я должна внимательно разглядеть и понять того, на кого надо было направить свою любовь.

Так я лежала и наблюдала, как красные угли на решетке постепенно стали черными, и слышала, как, шурша, сыпался сквозь решетку пепел, поглядывала на светлое небо снежной ночи за окном и прислушивалась к дыханию мирно спавшего Джереми.

Вероятно, было уже далеко за полночь, когда я тоже заснула. Я видела какие-то сны, временами просыпалась и засыпала снова. Когда часы в доме пробили три, я вдруг проснулась совсем и лежала, прислушиваясь к чему-то помимо часов. Я не услышала дыхания спящего Джереми, поэтому осторожно повернулась в постели, чтобы окинуть взглядом холодную тихую комнату. Между мной и окном что-то двигалось, и я затаила дыхание. Мальчик был на ногах, его силуэт четко вырисовывался на фоне светлого снежного окна. Мягко, почти крадучись, он двигался по направлению к моей кровати. Безумный страх лишил меня сил и дыхания. Страх, что это не тот безобидный ребенок, за которого я его принимала. Он подвержен припадкам сильнейшего гнева и однажды намеренно убил своего отца.

— Джереми? — смогла я наконец выговорить его имя непослушными губами.

В его голосе послышалось огромное облегчение:

— О, вы не спите? Мне очень жаль, что я разбудил вас. Я так замерз… и не мог больше спать.

Я встала и отнесла одно из своих одеял на его постель.

— Быстренько ложись, а я накрою тебя еще одним одеялом. Ты очень скоро согреешься. И тебе нечего бояться.

Мой голос успокоил его, и он скользнул под одеяла, свернулся клубочком, сохраняя тепло, и вздохнул, как совсем маленький ребенок. Я опустилась возле него на колени, взяла его руку и держала ее, пока он не перестал дрожать, а я не спела ему еще раз французскую песенку музыкальной шкатулки. Уже в полусне он стал повторять слова и заснул, шепча их.

В комнате царил покой, снег мягко падал за моим окном и ничто в доме Рейдов не внушало страх.

Следующие дни были блаженно тихими и лишенными событий. Мисс Гарт не приходила, и с Гудзона не поступало никаких новостей. Джереми стал снова спать в своей комнате. Он считал себя в свои девять лет почти взрослым и высказывал презрение, если с ним обращались, как с маленьким. А я, кстати, не сказала Эндрю о том, что случилось в тот тревожный вечер.

Уроки шли успешнее, чем в присутствии Седины, и Джереми работал с таким упорством, что это удивляло Эндрю. Один или два раза я заметила, что учитель смотрит на меня в задумчивости, как будто уже готов немного изменить свое мнение о Джереми.

После ухода Эндрю все дневные часы принадлежали нам, и мы, Джереми и я, начали наши занятия по истории древнего Египта. Джереми обладал живым умом и способностью хорошо усваивать материал. Очень часто он был готов вырваться вперед огромными прыжками и оставить меня, выступавшую в качестве учителя, далеко позади. Но, по крайней мере, я смогла приоткрыть для него дверь в этот новый мир, и это уже было много. Иногда мы забывали о книгах и бродили по площади или исследовали Гринвич-Виллидж. Помимо этого, я старалась, чтобы у мальчика оставалось свободное время и для собственных занятий. Я знала, что он возобновил работу над подарком для дяди.

Некоторые события, происшедшие во время этого периода, обрадовали меня даже больше, чем что-либо другое. Однажды днем Джереми пришел в классную комнату, где я читала книгу, и бросил что-то мне на колени. Я положила книгу и увидела, что это было зеленое шелковое платье, которое я сшила для его сестры. Он начал говорить почти с бешенством: