Окно с видом на площадь - страница 70

— Вы действительно присоединитесь к нам? — спросила я. — И не будете очень сердиться на меня за те вольности, которые я себе позволила?

Он пересек комнату и предложил мне руку, и этот жест был ответом на мой вопрос. Мы спускались по ступеням вниз, и я ощущала своими пальцами ткань его одежды и чувствовала чистый запах свежего мыла и такой мужской запах табака. Внизу нас ждал красиво накрытый стол. Сегодня я буду сидеть за ним, как будто имею на это право, и от этой мысли закружилась голова, словно я уже выпила шампанского.

Лицо Джереми засветилось от удовольствия при виде дяди, и он немедленно распорядился, чтобы Генри подготовил третий прибор. Карусель с ее радостными красками возвышалась на почетном месте в центре стола, и Брэндан, усадив меня и заняв свое место, обратил на нее внимание.

— Это что такое у нас здесь? — спросил он, наклонившись вперед, чтобы получше разглядеть ее. Джереми объяснил:

— Это музыкальная шкатулка, которая принадлежала брату мисс Меган. Если ее завести, она играет мелодию, а лошадки и саночки кружатся и кружатся.

— Джереми, заведи ее для нас, — попросила я.

Он взял игрушку так бережно, будто она была сделана из стекла, и осторожно повернул ключ. Веселая карусель завертелась, и негромкая мелодия зазвенела в комнате. Брэндан громко рассмеялся и кивнул, одобряя такое замечательное украшение в центре стола.

Таким образом, суп подали под звуки французской мелодии, и для меня она звучала так же приятно, как если бы для нас играли скрипки.

Наш гость был в великолепном расположении духа. То мрачное настроение, с которым он вошел в дом, улетучилось, и он с готовностью присоединился к нашей игре. Он занимал нас рассказами о своих путешествиях, вызывая полный восторг у Джереми и доставляя наслаждение мне. Он рассказывал нам о Ниле и огромных храмах Египта, рассказывал так ярко, что мы как будто своими глазами видели Сфинкса из Гизы — этот самый таинственный из монументов Египта. Брэндан описывал его загадочное, внушающее ужас каменное лицо на фоне сверкающего неба пустыни. По его словам, Сфинкса называли Стражем Пустыни, а пристальный взгляд, которым он встречал приближавшиеся к нему через пустыню маленькие человеческие фигурки, вселял в них страх.

— Я всегда чувствую, что эти глаза как будто приказывают мне, — рассказывал он нам. — Возвращаюсь к ним снова и снова в попытке разгадать этот взгляд и все же никогда не нахожу ответа. Даже в наши дни мы не знаем, кого изображает Сфинкс — бога или древнего правителя, или и того, и другого. И я предполагаю, что мы никогда не узнаем, что он спрашивает у нас.

— Как Озирис? — спросил Джереми, улыбнувшись про себя, и это показало мне, что он подумал о сюрпризе, который готовился подарить своему дяде на Рождество.

Брэндан минуту изучал его. Потом сказал:

— Нет, не как Озирис. Сфинкс не судит. Он только ставит перед нами непостижимую загадку. Может быть, загадку самой жизни.

Каким странным был этот обед — возможно, для каждого из нас. Сначала я была просто счастлива, и довольна, и беззаботна, почти как Джереми, просто наслаждаясь возможностью отметить праздничное событие.

Я была рада тому, что так тщательно одета и что свечи так мягко освещали меня, и что глаза Брэндана смотрели на меня ободряюще. Мне было с ним легко и свободно, и больше я не испытывала ни гнева, ни обиды, и совсем не была в замешательстве, как это иногда бывало раньше.

Но незаметно мое настроение стало изменяться, так как мои мысли упрямо начинали течь в том направлении, о котором я не желала размышлять. Возможно, замечание Брэндана о моем платье заставило вдруг ясно, как в фокусе, увидеть то, что лежало глубоко в моей душе.

— Это платье, что на вас, Меган… Как вы называете этот цвет? — спросил меня Брэндан Рейд.

Джереми в это время с аппетитом ел, как едят все мальчики, когда они голодны, и совсем не обратил внимания на этот разговор об одежде.

— Светло-фиолетовой глицинии, — сказала я, и, на мой слух, ответ прозвучал неожиданно, как вздох. Брэндан кивнул.

— Да, здесь есть что-то голубое от лаванды, совсем бледное и нежное. Этот оттенок делает ваши волосы еще темнее — черными, как ваши серьги, но он усиливает глубину ваших глаз и делает их еще ярче. И он очень идет вам, Меган.