Окончательный диагноз - страница 2

— Мне тоже, но… — Несмотря на незаконченность фразы, его собеседник все понял и отвернулся с опечаленным видом. — Я вернусь до полуночи, — добавил он, прикасаясь к гладкой каштановой коже своего приятеля. — Просто это одна из тех скучных академических обязанностей, которыми должны заниматься профессора.

Собеседник ответил медленным печальным кивком, который заставил второго сделать шаг вперед и обнять его, после чего последовал долгий и страстный поцелуй. Когда он наконец закончился, им не сразу удалось перевести дыхание.

Второй подхватил пиджак и решительно двинулся к двери. Не доходя до нее, он обернулся и тихо произнес:

— Я люблю тебя.

— И я тебя, — ответил Амр Шахин. А когда Адам Пиринджер вышел из спальни, он снова откинулся на кровать, и лицо его осветилось сладострастной улыбкой.

Холодным весенним вечером в 20.38 миссис Дженни Мюир вышла с работы — из огромного безликого учреждения в одном из самых неблагополучных районов города, которое походило на уродливый космический корабль, опустившийся посреди останков разлагающейся цивилизации, — и направилась в сторону дома. У нее болела голова, и ее тошнило. В последнее время головные боли преследовали ее все чаще, с каждым разом становясь все сильнее, а за ними, как цепной пес, следовала тошнота. Уже в третий раз за месяц она была вынуждена отпрашиваться с работы и понимала, что, если это произойдет еще раз, ее уволят. Однако этот приступ был самым сильным: боль зарождалась где-то внутри глазниц, плотным обручем охватывала череп и опускалась вниз к лицу и даже шее. На этот раз кроме тошноты, поднимавшейся из желудка и заполнявшей рот желчью, она сопровождалась еще и потерей зрения: глаза словно заволокло туманом, а на сетчатке мелькали какие-то черные пятна. По крайней мере, сегодня ей удалось отработать большую часть положенного времени, и она была вынуждена обратиться к начальнице лишь за полчаса до окончания работы. Конечно, идеальной ее работу в этот вечер назвать было трудно — чистая халтура, а она была совестливым человеком и терпеть не могла халтурщиков, которыми изобиловал окружающий мир, включая ее мужа и сына.

До автобусной остановки было недалеко, однако ждать автобус пришлось долго. Она закрыла глаза и попыталась справиться с накатывавшими волнами тошноты. Именно поэтому она не обратила внимания на своего соседа, стоявшего рядом под искореженным навесом. Однако, к несчастью для Дженни Мюир, это отсутствие интереса не было взаимным.

Наконец в облаке дизельных выхлопов подъехал автобус, и Дженни поняла, что вскоре будет вынуждена продемонстрировать всем содержимое своего желудка. Салон автобуса был почти пуст и ярко освещен, так что свет резал глаза, словно ей под веки загнали острые иголки.

Дженни заплатила шоферу, из-за боли плохо сознавая, что делает, и направилась в конец автобуса. Она опустилась на сиденье и вцепилась в металлический поручень прямо перед собой. Автобус тронулся с места, и ей пришлось сжать зубы и задержать дыхание. Ей стало худо от рева двигателя и скрежета механизмов.

«Дэйв заставит меня готовить ужин».

Это была единственная связная мысль, на которую она оказалась способна. Эта мысль повторялась снова и снова, пока автобус прилагал все усилия к тому, чтобы сломить Дженни: скрипел, рычал, совершал броски из стороны в сторону, резко прибавлял скорость и так же резко останавливался.

«Нет, на этот раз он поймет».

В прошлый раз он не проявил особого удовольствия, когда она сразу направилась в постель, не обращая внимания на его возмущенные вопросы относительно перспектив питания. Ответом на ее мольбы о снисхождении были захлопнутая дверь и целые сутки угрюмого молчания.

Нет, вряд ли он поймет.

Не то чтобы он был плохим человеком. Правда, слишком баловал Тома и был ленив, но могло быть гораздо хуже…

Она не слишком любила вспоминать прошлое и уж тем паче не вместе с Дэйвом. Она никогда не рассказывала мужу, чем подрабатывала в дополнение к своему жалкому жалованью продавщицы в пору своей юности, когда была еще привлекательна и менее склонна к угрызениям совести.