Окончательный расчет - страница 9
Тот пожал плечами.
Но Ирина все равно взяла телефон и набрала «02».
— Вы че? — насторожилась секретарша. — Вы в милицию звоните?
— Ага.
— А зачем?
— Выселять тебя из Москвы будем.
— Ой, вы прям скажете…
— Алло, следователь городской прокуратуры Калашникова, — сказала Ирина в трубку. — Мне номер отделения милиции…
— Так Инка иногда заходит, — быстро поняла, что от нее требуется, секретарша. — Она и сегодня обещалась…
Ирина положила трубку.
— Когда?
— Так откуда мне знать? А может, и не сегодня вовсе…
Ирина отвесила ей звонкую оплеуху.
— Ну все, — сказала она. — Мое терпение лопнуло. Ты, сволочь, так просто у меня не отделаешься. Так, Старков, пакуй ее. В «обезьянник» ее отправим.
Даже это страшное сообщение не испугало секретаршу.
Она спокойно поднялась, все еще похихикивая, и картинно протянула руки, чтобы ей надели наручники.
Вадим отошел от окна, не обращая внимания на секретаршу.
— Это ж твой район, — сказала Ирина. — Где тут отделение?
— Да рядом.
— Пошли.
— Может, подождем маленько? — спросил Вадим.
— Чего ждать?
— А вдруг придет?
— Не придет! — весело заявила Нинель. — Теперь вы ее днем с огнем…
И в этот момент в дверь позвонили.
— Инка! Беги! — заорала секретарша что было сил. — Беги, Инка!
Вадим широкой ладонью закрыл ей рот, Ирина метнулась к двери, распахнула ее — на пороге стоял здоровенный парень и ошалело таращился на нее.
Ирина оттолкнула его, выбежала в коридор, проверила лифт — никого.
Парень шагнул в квартиру и, увидев, что там происходит, достал из кармана огромный пистолет.
— А ну, — сказал он, — отпусти. Или я тебе башку прострелю…
Больше ничего он сказать не успел. Ирина «выключила» его, ударив ребром ладони.
Откуда только в секретарше взялась такая сила?! Она отшвырнула Вадима и кинулась к парню.
— Скоты! Менты поганые! Что вы наделали?! Сволочи!
Вадим подхватил с пола пистолет — это был газовый.
— Ну влипли, — тихо сказал он Ирине.
Но та не слушала его, она уже снова набирала «02».
ГЛАВА 6
Лучше бы Клавдия не мечтала о душе. После него ощущения чистоты не появилось. А совсем-совсем наоборот. В гулком мрачноватом помещении, где с потолка капали холодные капли, а из душа хлестало, как плеткой (отрегулировать не было никакой возможности по той простой причине, что душ открывался и закрывался банщиком из другой комнаты), брезгливой Дежкиной показалось, что она попала в чистилище, где человеческие грехи и грязь нарастали на стенах веками и никакими силами их уже не смыть. Более того, они носятся в воздухе вместе с густым паром и облепляют тебя сами.
Впрочем, хоть какая-то польза от душа была. Она словно бы свыклась с тем фактом, что оказалась в тюрьме. С одной стороны, это был, конечно, шок, а с другой, брезгливость ее от вони, от грязи, от соседства настоящих преступников притупилась, и все стало не таким уж страшным.
Даже ее сокамерницы теперь не выглядели пугающе — просто несчастные женщины.
Тем не менее она после душа вымыла руки под краном, увидев, что ее изобретение вовсе не является эксклюзивным — только здесь кран холодной и горячей воды соединяла полоска марлевого бинта.
Ей даже удалось съесть несколько ложек густого горохового супа.
— Видно, наша кухня не пришлась вам по вкусу? — спросила актриса красивым голосом.
— Нет, — почему-то смутилась Клавдия, — просто не хочу есть.
— Тогда не соизволите ли передать мне вашу тарелку? Я, знаете ли, аппетита не потеряла.
Клавдия с радостью отдала остатки Красильниковой, и та, словно это было изысканное блюдо, а не объедки, элегантно отправила гороховый суп ложку за ложкой в свой красивый чувственный рот.
Клавдию так и подмывало спросить Веру Федоровну, за что же она-то здесь оказалась, но та сама догадалась.
— Вы знаете, что такое амплуа?
— Представляю, только очень смутно, — призналась Клавдия.
— Это, собственно говоря, характер. Если вы человек жизнерадостный — вам никогда не стать трагической актрисой, а если вы смелая и красивая — вам прямая дорога в героини. Это сейчас несут чушь, что амплуа, дескать, устарели. Ничего подобного. Вот я — самое убедительное тому подтверждение. Знаете, всю жизнь роли героинь играла. От Катерины в «Грозе» — плохонькая пьеса — до Электры Еврипида.