Окопники - страница 20

Попытался подтянуться, ухватившись за ветки кустарника, но голова уперлась во чго‑то, а из под ног опора уходила.

Кажется, я звал на помощь, но голоса своего не слышал. И никто ко мне не подходил.

Снова уцепился за кусты, стараясь выбраться на берег, мерзлые ветки ломались. Но все‑таки они спасли меня, я выполз по ним на тверда земную, встал на колени, а потом и во весь рост.

На льду не было ни одной машины. Там, где они стояли, теперь темнели. широкие разводья.

Стал карабкаться по крутому склону на береговую дорогу. Выбрался. Справа увидел несколько шоферов и побрел к ним.

Что было дальше, не помню. Сознание вернулось уже в просторной избе. По ней сновала маленькая, сгорбленная старушка. Лежал я на громадной русской печке и оттуда с удивлением наблюдал за происходящим. Это было похоже на сон.

Мысли текли медленно. Не хотелось шевелиться. Так и лежал неподвижно, только глазами косил то в одну, то в другую сторону.

На бревенчатой стене ходики мерно покачивали маятником. Большой рыжий кот дугой извивался возле стоптанных валенок старушки. В углу, под самым потолком висела икона, и изображенный на ней святой был очень похож на моего деда Павла: такая же борода, так же расчесаны на прямой пробор волосы. Вот только совершенно ненужный нимб над головой. Без нимба все выглядело бы естественнее — вылитый дед Павел…

Непоседливая старушка, проходя мимо печки, вдруг остановилась, озабоченно прислушалась: жив ли я? Перекрестилась. Наверное, потому, что мне припекло бок и я перевернулся на другой. Припекало и в ногах — значит, целы.

Приходили доктор с медсестрой. От них я узнал, что нахожусь в дивизионном медсанбате.

А через неделю я возвратился в полк как ни в чем не бывало. Даже без насморка обошлось.

— Где ты был? Что с тобой случилось? — накинулся на меня Петр.

Он оказывается ничего не знал о моих злоключениях. Всю эту неделю ждал меня, просился на поиски. Его не пустили. Расспрашивал обо мне, но никто ему не мог сказать ничего определенного.

В полном неведении был и Кравчук. К моему возвращению он отнесся с поразительным равнодушием: как обычно, молчком возился с оружием. И только прислушавшись к нашему разговору с Петром, проскрипел сухо:

— Составьте акт на списание автомашины и боеприпасов.

— Интересно, кто бы составлял такой акт, если бы я провалился под лед вместе с машиной?

— Если бы да кабы, во рту росли грибы, — тем же скрипучим голосом откликнулся Кравчук.

Петр шепнул мне:

— Не обращай внимания, ты же его знаешь! — И потащил за перегородку, рассказывая по пути: — Я тут на тебя каждый день получал паек. Суп держал на морозе до следующего дня. А потом выбрасывал ледяной круг и снова подставлял твой котелок повару. Вот и сегодня принес все, что положено. Сейчас разогреем…

У меня был свежий номер дивизионной газеты, прихваченный в медсанбате. В ней сообщалось, что на нашем участке фронта окружена целая немецкая армия. Пока я хлебал разогретый суп, Пир читал и перечитывал это сообщение, тут же комментируя:

— А что?.. Мы тоже не лыком шиты! Не зря полком нашим столько пота и крови пролито. Не так‑то просто армию окружить!

— Угомонитесь, стратеги! — прервал его Кравчук. — Потолковали — и хватит. Принимайтесь за дело. К вечеру надо полсотни винтовок в порядок привести: пополнение ждем…

Приехал старшина полковой батареи Кудряшов, и к радостной вести присоединилась горестная. От него мы узнали, что в районе Хорошева погиб наш товарищ по училищу, артмастер Миша Селькин. В батарее за ним прочно укрепилось прозвище Музыкант. Он и в самом деле был музыкантом — прекрасно играл на трубе. Ему бы в полковом музвзводе служить, но он бывал там лишь в качестве гостя, в нечастые периоды затишья на передовой. В другое же время почти неотлучно находился на огневых позициях.

Теперь, когда его не стало, Кудряшов приехал просить оружейника для какого‑то неотложного дела. Начальник мастерской отправил на батарею Петра. Нам это было очень кстати: на месте можно разузнать все подробности гибели нашего близкого товарища.

Вернулся Пегр в глубоком расстройстве. Сказал мне с надрывом: