Окопники - страница 39
Подбежали бойцы, подхватили капитана на руки, но тут же опять опустили на снег. Накрыли лицо ему шапкой и вернулись к прерванному делу — приставлять лестницу. Я первым забрался по ней к наблюдателю. Хотелось взглянуть оттуда на передний край.
В этот миг залп «катюш» возвестил о начале артподготовки. Загрохотали пушки и минометы. Передний край обороны противника затянуло дымом, пронизанным багровыми всплесками.
Я спустился вниз, совершенно уверенный в том, что в немецких окопах не останется ничего живого. Командир полка и начальник штаба по — прежнему сидели за столом, принимая доклады и отдавая распоряжения.
— Пора, — сказал командир полка по прошествии некоторого времени.
Это означало, что пора начинать атаку. Телефонисты и радисты, дублируя один другого, одновременно передали команду в батальоны. В блиндаже воцарилась тишина напряженного ожидания. Первым нарушил ее начальник штаба — связался по телефону с наблюдателем:
— «Глаза», что видите?
«Глаза» доложили, что батальоны вылезли из окопов и пошли вперед. Через минуту — новый доклад:
— Противник встретил атакующих плотным пулеметным огнем.
— Не может быть! — усомнился кто‑то.
Командир полка вызвал и^)вый батальон. Комбат тоже доложил о сильном сопротивлении противника, но заверил, что одна рота прорвалась к немецкой траншее.
Последовали команды артиллеристам. Они должны были подавить ожившие огневые точки немцев. Я отметил про себя спокойствие и выдержку командира полка.
— Вот что, — обратился он к двум помощникам начальника штаба, — давайте‑ка в батальоны. Надо сразу после артиллерийского налета поднять в атаку всех и развить успех третьей роты.
На КП позвонил командир дивизии. Все притихли.
— Товарищ десятый, третья рота ведет бой в первой траншее, — доложил командир полка.
«Десятый», видимо, усомнился и потребовал срочно представить доказательства.
— Тогда разрешите мне самому пойти туда за доказательством, — сказал командир полка, не скрывая обиды.
Какой последовал ответ, я не понял. Заметил лишь, что командира полка будто подменили. Твердость сменилась нервозностью, спокойствие — безразличием.
— «Глаза»! «Глаза»! — кричал он с надрывом наблюдателю. — Докладывай, что видишь. — Поводил карандашом по карте, вяло подвинул к себе другой телефон, сказал в трубку: — Двадцатого… Двадцатый? Квадрат седьмой… Там до роты фрицев, подтягиваются к первой траншее… Между деревней и ручьем… Видишь?… Действуй!
А начальник штаба в это время теребил командира первого батальона:
— Срочно доставьте трофеи из третьей роты. Пошлите нарочного. Ждем…
Повторный непродолжительный артиллерийский налет па огневые точки противника желаемого результата не дал. Пехота и после пего продвинуться не смогла. Немцы же как бы в отместку повторили артналет на командный пункт полка. Блиндаж затрясся от мощных разрывов, воздушной волной сорвало дверь. Наблюдатель, сидевший на сосне, был убит и свалился оттуда. Его заменил сержант из полковой разведки.
Прибыл нарочный из третьей роты. Принес штык от немецкой винтовки и документы убитого немецкого офицера. Командир полка немедленно доложил об этом командиру дивизии. Тот сказал, что насаждает командира третьей роты орденом Красной Звезды, и приказал немедленно довести это до сведения награжденного, а также объявить всему личному составу батальона. Но из батальона сообщили, что награжденный ранен и его уже эвакуировал! в тыл.
— Хороший был офицер, — пожалел начальник штаба.
— Я его знал лично.
— Почему «был»? Он же не убит, а ранен, — внес поправку команлф полка.
— Из полка он выбыл, поэтому и «был», — стоял на своем начальник штаба.
Слушая разговоры начальства, нарочный из третьей роты неловко топтался посредине блиндажа. Он чувствовал себя здесь лишним. На вопросы отвечал односложно, порой невнятно. Там, в окопах, в огне, у него было свое место и свое дело. В бою робеть было некогда, а вот тут оробел…
Меня начало тяготить вынужденное безделье. Обратился начальнику штаба:
— Товарищ майор, я возвращаюсь в свой полк. Что передать нашему командованию?
Он посмотрел на меня гак, словно увидел впервые. Потом все‑таки вспомнил, узнал.