Окопники - страница 47
Меня комбат пригласил зайти в его блиндаж. Попенял:
— Мало людей привел. Однако и на том спасибо. Садись, чаи погоняем.
В блиндаже было тепло, по — своему уютно. Ординарец налил в две большие кружки хорошо заваренного чая, поставил третью, полную сахара. За неимением чайных ложек положил столовые.
За чаем комбат стал расспрашивать меня о Шварцеве. А что я, собственно, мог сказать о нем?..
Гораздо конкретнее получился у нас разговор о Шипиленко. Я попросил комбата отпустить его со мною в распоряжение штаба полка.
— Позови Шипиленко, — приказал комбат ординарцу. — Посмотрю на него.
Шипиленко робко вошел в блиндаж, попытался доложить, что прибыл по вызову, но от волнения только заикался, ничего членораздельного у него не получилось. Комбат вздохнул и сказал:
— Бери…
Возвращаясь в штаб полка вместе с Шипиленко, я впервые задумался: а как отнесется к этому моему своеволию начальник штаба?
Он отнесся с пониманием. Вспомнил, что очень нужны люди в подразделении связи, и сразу же позвонил туда, сказал, чтобы пришли за пополнением.
Так решилась судьба Шипилеико. Впоследствии!! он стал хорошим радистом, был награжден медалью «За отвагу».
А Шварцев ровно через месяц написал рапорт командиру полка с просьбой возвратить его к прежнему месту службы. Просьба была удовлетворена, но распоряжение об откомандировании не застало Шварцева в батальоне. Он был ранен и отправлен в госпиталь.
Вернувшийся вскоре из того же армейского госпиталя Леонид Куренков передал мне привез' от Шварцева. Меня это порадовало. Если приветствует, значит, не серчает.
18
После ранения Леонид Куренков вернулся в полк с медалью «За боевые заслуги».
— Где это ты и как отличился? — поинтересовался я.
Он покосился на медаль, загадочно улыбнулся.
— Хороша, хороша! — сказал я. — Медаль хороша, и сам ты под стать ей: такой же свеженький.
— Должен быть свеженьким, — охотно согласился Леонид. — Нога зажила, отоспался, отогрелся, отмылся… Будто в доме отдыха побывал.
— Лучше все‑таки не попадать в такие дома отдыха.
Это мое мнение не было принято безоговорочно. Куренков рассуждал по — своему:
— Если иметь в виду обычные два фронтовых варианта, то мне выпал лучший. Случайно, конечно. На войне многое происходит по воле слепого случая.
«В госпитале наслушался, — отметил я про себя. — И, пожалуй, важничает малость, потому что командиром минометной роты назначили. А тут еще и вторая медаль вдобавок».
Прервал его философствование вопросом:
— Надеюсь, ты не считаешь, что медаль свою получил случайно?
— Считаю, — ответил Леонид вполне серьезно и рассказал мне о своих приключениях.
Когда его ранило осколком немецкой мины, санитар, сделав первую перевязку, проворно вырезал палку и, вручая ее, пошутил:
— Садись верхом на этого вот коня и дуй прямо в медсанбат.
Медсанбата Куренков на указанном месте не застал — только что перебазировался, расставив вдоль укатанной дороги стрелки — указатели.
Приближался вечер. С каждым шагом боль в ноге становилась все мучительнее. А сколько еше ковылять до медсанбата, неизвестно.
Доковылял до чьих‑то землянок. Остановился в раздумье: — «Может, зайти передохнуть и обогреться?» И тут его окликнули:
— Ты кто будешь?
Оглянулся — под сосной стоит капитан. Он ответил коротко:
— Раненый. Иду в медсанбат.
— Слушай, оставайся у нас, — предложил капитан. — Вылечим без медсанбата. Фельдшер наш любого профессора заменить может.
— Мне не до шуток, товарищ капитан.
— Мне тоже. Я тебя поваром назначу. Согласен?
— Будь здоров, капитан!
— Постой. Дело ведь предлагаю. У котла быстрее поправишься.
Капитан взял Куренкова под руку и почти силком потащил в землянку. Там отстегнул от поясного ремня флягу, налил в кружку.
— Пей! Сразу полегчает.
Куренков выпил, но облегчения не почувствовал. Захотелось прилечь. Теперь уже никакая сила не могла заставить его идти дальше: так разболелась нога. Капитан, вероятно, понял это и, не сказав больше ни слова, ушел из землянки.
Вскоре появился фельдшер, положил на нары кусок хлеба и банку тушенки. Объяснил:
— Капитан прислал. И осмотреть велел.
— А кто он такой, капитан твой? Что он ко мне прицепился?