Окружность головы - страница 8

Алодия достает фотографию: две улыбающиеся седые женщины в обнимку.

— Это моя мама, а это Mutti. Она навестила нас в 1969 году. Как же они с мамой полюбили друг друга. Постоянно обменивались очень теплыми письмами. Однажды мама мне сказала, что, если бы раньше познакомилась с госпожой Даль и знала, как настойчиво та искала Дарью, чтобы мы с нею вместе воспитывались, быть может, я бы осталась в приемной семье. Ведь маме было очень трудно поднимать пятерых детей, она даже не получала на нас пособия, потому что папа был аковцем [7], то есть врагом Народной Польши. Ничего не поделаешь, так жизнь складывалась. Mutti умерла в 1971 году, Vati (папа) — в 1980-M, а мама — в 1985-м.

В спальне Алодии Виташек над кроватью висит портрет внучки; недавно рядом с ним пани Алодия повесила старую фотографию в рамочке — маленькая Алиса в Стендале. Девочки на снимках примерно одного возраста и немного похожи.

В апреле 1969 года возле Чертова источника побывал Анджей Зентарский, судья, член Кошалинской комиссии по расследованию гитлеровских преступлений. Он вел следствие по делу о преступной деятельности «Лебенсборна» в Полчине. В показаниях троих бывших служащих «Лебенсборна», которые предстали перед Нюрнбергским судом, он нашел информацию о польских детях из Края Варты [8], подвергшихся онемечиванию в померанском Heim’e. Зентарский занялся поисками свидетелей. Ему удалось найти двух насильно угнанных в Германию поляков, служивших в «Лебенсборне», которые рассказали то, что слышали во время оккупации от местных немцев. «Приезжавшие в ‘Лебенсборн’ оплодотворять женщин эсэсовцы были все, как на подбор, высокие и голубоглазые. Они прогуливались с женщинами по городу и лебенсборнскому парку». Немецкие же историки утверждают, что все это обычные фантазии, порождение народной молвы, с самого начала сопутствовавшие «Лебенсборну». В 1945 году организация «Источник жизни» старательно ликвидировала все документы. После войны ремонтировавшие поместье «Борково» рабочие нашли только коробку со стеклянными пробирками, на которых были надписи с польскими, чешскими и немецкими фамилиями. Судья Зентарский вызвал «на осмотр места происшествия» также и Алодию Виташек. Но она немногое помнила. Что может запомнить шестилетний ребенок? Террасу с выставленными на солнышко колясками с младенцами. Игровую комнату с огромным полукруглым окном, скамейку, на которой вместе с другими детьми она сидела в ожидании своей Mutti.

Спустя три года дело за отсутствием доказательств было прекращено.

Летом 1941 года в Полчин (в то время Bad Polzin) приехала немка из Берлина, Эллен Лундт. Здесь она собиралась родить внебрачного ребенка, отец которого, женатый австриец, служил на торпедоносных катерах. Эллен хорошо запомнился вид из окна главного здания «Лебенсборна». В шесть утра медсестры уже начинали расставлять в парке коляски с грудничками. Ровными рядами стояли белые колыбельки с чистенькими простынками, а вокруг зелень, яркое солнышко. Благодать и безопасность.

В вестибюле висела фотография рейхсфюрерин Гертруды Шольц-Клинг, председателя объединения всех женских организаций Третьего рейха. В других Heim’ах на стене обычно был портрет матери Гитлера, «самой прекрасной из всех немецких матерей». Патриотичные немецкие матери отмечали ее день рождения (12 августа) по особо торжественному ритуалу. Политзанятий Эллен не помнит, хотя головной офис в Мюнхене требовал от директоров Heim’oв регулярных отчетов и разрабатывал специальные программы: совместные чаепития, прослушивание выступлений фюрера по радио, народные песни, краткий курс противовоздушной обороны, речи Геббельса, народные песни… Матери расово полноценных детей должны иметь «расовое», национал-социалистическое мировоззрение.

Сегодня восьмидесятивосьмилетняя Эллен Лундт, как и большинство матерей «Лебенсборна», не видит ничего плохого в организации, которая помогла ей родить двоих детей — сына в Bad Polzin и дочь в Heim Harz в Вернигероде. Тогда она не знала, а сейчас не хочет помнить, что эта якобы в высшей степени гуманная организация была одним из центров расовой гигиены и находилась в ведении ведомства СС, а после войны ее признали преступной. Эллен, кажется, припоминает, что, прежде чем она попала в Полчин, «Лебенсборн» проверил расовую чистоту ее и австрийского моряка. В специальной анкете был даже пункт о густоте волосяного покрова, ибо, чем меньше на теле волос, тем больше оснований считать тело арийским. Фамилии матерей и список отцов хранились под строгим контролем в Мюнхенском головном отделении «Лебенсборна». Расово неполноценные женщины не могли рассчитывать на место в Heim’e, а «неудавшиеся» дети уничтожались.