Олдорандо - страница 15

   -- Может быть, два этих добрых господина возьмут с собой в Панновал больного юношу? Мы не сможем прокормить его здесь, ожидая, когда его сородичи придут сюда. Мы и так голодаем, а Панновал богатый город, там всегда много еды.

   -- Оставь нас, мать, мы ведем переговоры, -- ответил Хаселе барским тоном. -- Разве ты не видишь, что у нас важный разговор?

   Она, хромая, вышла через заднюю дверь и принялась наблюдать, как их раб-фагор, позвякивая прикованными к его ногам цепями, привязывал собак торговцев к каменной конуре. Этого фагора они взяли в плен очень давно, ещё во времена своей полузабытой теперь бурной юности. Затем взгляд её устремился в серое безрадостное пространство востока, сливавшееся вдали с таким же серым безрадостным небом. Этот юноша пришел из той бесконечной пустыни. Недавно из ледяного безмолвия начали приходить люди -- поодиночке или парами -- едва переставляя ноги на последней стадии истощения. Лорел так и не смогла понять, откуда же они шли. Она знала лишь то, что за этой холодной заснеженной пустыней тянутся ещё более холодные горы Перевала. Один путник, особенно измученный, бормотал что-то о горящей горе, которая извергает огонь. Она осенила себя святым кругом над впалой грудью. Храни её Колесо от таких ужасов!..

   Но в молодости её часто влекло в эту даль. Закутавшись потеплее, она подолгу стояла на краю откоса, устремив взгляд на восток. Над ней, помахивая одинокими крыльями, проносились челдримы, а она, упав на колени, рисовала в своём воображении смутную массу святых, которые, налегая на вёсла, направляли плоский круг её мира к тому месту, где не всегда шел снег и дул ветер. Потом, плача, она шла домой, проклиная надежду, которую принесли ей челдримы. Надежда умирала, оставляя лишь боль.

   Хотя Хаселе выпроводил жену тоном, не допускающим возражений, он, тем не менее, как и всегда, оценил про себя то, что она сказала. Когда его сделка с двумя господами была заключена и небольшая груда лекарственных трав, шерстяных полотен и мешочков с мукой уравновесила скромную горстку драгоценных пряных листьев и кипу шкур, которые заберут оба торговца, Хаселе предложил гостям решить судьбу больного юноши. Может быть, они даже заберут найденного им незнакомца в свой цивилизованный мир? Он добавил, что на юноше была искусно украшенная парка и поэтому, -- о, это всего лишь предположение выжившего из ума старика, господа! -- он мог быть важным лицом, или, по крайней мере, сыном важного лица, благодарность которого не замедлит последовать.

   К его удивлению господа заявили, что они с радостью возьмут знатного юношу с собой, но за это им по чести причитается дополнительное вознаграждение в виде всего одной шкуры йелка, чтобы возместить непредусмотренные расходы, а также за отзывчивость. Хаселе поломался для приличия, но затем согласился. Чужак в доме был ему совершенно ни к чему. Он не нуждался в помощниках или рабах, к тому же скармливать человеческие останки собакам ему не нравилось, а мумифицировать трупы незваных гостей и хоронить их в подземных гробницах, как велели обычаи, было и вовсе не в его привычках.

   -- Хорошо, я согласен, -- буркнул он и отправился в кладовку -- выбирать самую худшую из оставшихся шкур.

   Юли к этому времени совсем ожил. Он с благодарностью принял от Лорел ещё супа и разогретую ножку снежного кролика. Тем не менее, он слышал разговор Хаселе с господами и не собирался разочаровывать их. Когда он услышал их шаги, то проворно откинулся на спину и закрыл глаза, сунув руки в пройму парки, притворившись спящим. Но торговцы лишь скользнули по нему равнодушным взглядом и вернулись обратно. Они собирались погрузить купленное на сани, провести несколько часов в веселой попойке с Хаселе и его женой, проспаться, а затем, отбыв сей приятный ритуал, отправиться в своё опасное путешествие на юг -- в далекий Панновал. Им не было до него дела.

   Вскоре в гостиной старого Хаселе повис гвалт пьяных возбужденных голосов, который наконец сменился могучим храпом. Всё это время, пока мужчины за столом обменивались новостями, без конца подливая друг другу хмельную брагу, Лорел ухаживала за Юли: снова накормила его, помыла, смазала жиром обмороженное лицо, расчесала его длинные волосы и всё время прижимала юношу к своей впалой груди, охваченная совсем не материнским чувством.