Олигархи в черных мундирах - страница 7
Двумя часами позже доверительной беседы на вилле Риббентропа канцлер Германии Курт фон Шляйхер переступил порог кабинета президента. Он сразу почувствовал, что старик в скверном настроении. А ведь разговор предстоял чрезвычайно важный. Поэтому значение имела любая мелочь.
В знак немилости президент встретил канцлера стоя. Гренадерского роста, несмотря на свои восемьдесят шесть все еще не согнутый годами, Гиндснбург башней нависал над Шляйхером, в котором было всего метр шестьдесят пять. Канцлер оказался в положении маленького человечка из тех, на кого смотрят сверху вниз.
– Очень хорошо, что пришли, – буркнул Гинденбург, – я сам собирался вызвать вас.
– Господин рейхспрезидент, у меня важные новости.
– Да?
– Положение в стране диктует необходимость чрезвычайных мер. Я прошу вас подписать указ о роспуске рейхстага. Власть перейдет в руки правительства национального спасения…
– Господин фон Шляйхер, – перебил президент. Сердце у того упало: старик не назвал его по должности!
– Я давал вам поручение сформировать правительство национальной концентрации. Но вы не справились с этим поручением.
– Господин президент, – торопливо сказал Шляйхер, – используя выход Грегора Штрассера из состава НСДАП и разногласия между Гитлером и Гугенбергом…
– Сегодня мне доложили, что блок национальных партий готов войти в состав нового правительства вместе с национал-социалистами.
Шляйхер помертвел. Это был приговор.
– В создавшихся условиях вы больше не можете быть канцлером.
Опальный генерал плохо помнил, как вышел из президентского кабинета. В себя он пришел в салоне собственного «Мерседеса». После мучительных раздумий велел водителю ехать в Потсдам.
В окружении старых сослуживцев и офицеров Генерального штаба к Шляйхеру быстро вернулся присущий ему апломб. Согревшись стаканчиком кюммеля, он презрительно заявлял:
– Старый сундук совсем выжил из ума!
– Может, тряхнем Берлин? – с готовностью предлагали командиры «придворных» дивизий. Они совершенно разболтались за годы демократии и забыли старинную мудрость: «Silentum est aurum». Ведь такие дела делаются без лишнего шума. Как стратег и как политик, Шляйхер должен был понимать, что разговорчики о военном перевороте в слишком широком кругу чреваты.
Случилось так, что на этом потсдамском сборище присутствовал некий полковник Вальтер фон Райхенау. По своей должности начальника канцелярии министерства рейхсвера он не вызывал подозрений в симпатиях экстремистам. Но в действительности считал национал-социализм лучшим лекарством для больного немецкого общества. Быстро оценив ситуацию, Райхенау велел подполковнику фон Альвенслебену – недалекому, но честолюбивому офицеру – что есть духу мчаться в Берлин, в отель «Кайзерхоф», где располагался штаб национал-социалистической партии. У подполковника захватило дух. Чувствуя экстаз от участия в крупной игре, фон Альвенслебен постарался на совесть.
Час спустя он предстал перед начальником штаба СА Эрнстом Ремом. Информация оказалась настолько важной, что командир штурмовиков привел фон Альвенслебена прямо к фюреру. Находчивый Гитлер направил его по еще одному адресу. И для содействия придал своего старого боевого товарища Геринга. Оба вскоре оказались на загородной вилле Оскара фон Гинденбурга. Оттуда жуткая весть об угрозе нового путча с расстановкой всех нужных акцентов дошла до президента.
В полуночный час Берлин погрузился в тяжелый сон измотанного проблемами мегаполиса. Но в кабинете шефа бюро партийной пропаганды НСДАП все еще горел свет. Доктор Йозеф Геббельс говорил по телефону со своей молодой женой. Трудно сказать, чего она ему доставляла больше – хлопот или счастья. Возможно, на нее плохо повлияло предыдущее замужество. Ее первым мужем был олигарх Квандт. Втайне Геббельс испытывал угрызения партийной совести от того, что не приучил жену к истинно немецкой скромности, она же заразила его своей тягой к роскоши и светским развлечениям. Среди столичных штурмовиков на этот счет ходили довольно неприятные слухи.
Возле рабочего стола берлинского гауляйтера сидел худощавый, неопределенного возраста человек в поношенном демисезонном пальто. Лицо его выражало терпеливую покорность. Такие типы обычно прекрасно вписываются в интерьеры дешевых пивных.