Он любил вас. Девушка из Пантикапея - страница 13

— Знаешь, Витька… Мне вообще-то кажется то же самое… Но ведь нам не разрешили свертывать работу… Главный ведь где-то уже говорил об этом…

— А может, просто инерция?

— Может, и так… А может — расчет?

— Какой?

— Вдруг от болида хотят защищаться?

— Ракетами?

— Хотя бы…

— Но зачем тогда мы?

— А вот мы как раз можем быть по инерции…

— Любопытно, дружище, — задумчиво произнес Виктор. Очень любопытно…

…И вот сегодня — обращение правительства. Космонавты так и не слыхали, когда его начали передавать. В их комнате, как и обычно, было выключено радио: оно мешало работать. Но позвонил Омулевский.

— Включите радио! — крикнул он в трубку.

— Зачем? — спросил Федор.

Но в трубке уже раздавались короткие гудки.

Федор поднял руку, повернул регулятор.

— …учитывая все эти обстоятельства, — ворвался в комнату тревожный голос диктора, — Советское правительство обращается к правительствам всех ядерных держав мира с предложением взорвать болид на дальних подступах к Земле с помощью ядерных зарядов.

В динамике тихо, еле слышно прошелестела бумага. Видно, где-то там, на студии, диктор переворачивал страницу текста.

— Советское правительство считает, — продолжал далее диктор, — что ядерные державы совместными усилиями могут подготовить и совершить мощный концентрированный удар по болиду новейшими глобальными ракетами с ядерными боеголовками. В результате этого удара болид, угрожающий нашей планете, будет развеян в пыль. Всемирная катастрофа, таким образом, будет предотвращена, если великие державы смогут быстро договориться об эффективных совместных действиях.

— Разумеется, — читал далее диктор, — уничтожение гигантского болида приведет к засорению околоземного пространства метеоритами и радиоактивными частицами. Это в свою очередь затруднит и задержит организацию космических полетов человека. Однако это зло — наименьшее. Всемирная катастрофа могла бы отбросить цивилизацию на тысячелетия назад, и ни о каких космических полетах тогда вообще не было бы речи…

— Все гениальное — просто, — задумчиво сказал Виктор. Оно как бы носится в воздухе. Надо только уметь его поймать и высказать…

Вечерний выпуск газеты лежал на коленях. Мягкий свет торшера падал на газету, на низкое зеленое кресло и подчеркивал уютный полумрак всей комнаты и как бы говорил о том, что ничего, собственно, в мире не изменилось, что все по-прежнему спокойно.

И только газета в этом мягком, уютном свете была как тревожный вой сирены.

Федор медленно перечитывал заявление правительства и чувствовал, что какая-то упрямая, назойливая мысль пробивается и никак не может пробиться из глубин мозга. Она была смутной, расплывчатой, эта мысль. Но она беспокоила, не давала сосредоточиться.

Он отложил газету, встал, подошел к окну. Раскалившийся за день город отдавал тепло. Оно чувствовалось даже здесь, на пятнадцатом этаже. Оно шло снизу вверх, как идет тепло от костра. Море огней мерцало и билось о стены дома. Море огней уходило во все стороны и где-то в страшной дали придавливалось тяжелым черным небом. Москва!.. Как это огромно и, по существу, теперь беспредельно для человеческого глаза!.. Где она начинается? Где кончается?.. Уже не стукнешь ногой в землю и не скажешь: «Вот здесь!». Федор протянул руку, повернул регулятор приемника. Может, что-нибудь новое в мире?.. Опять легкая музыка! Почему-то в последние дни все время передают легкую музыку. Наверно, чтобы не настраивать людей на тревожный лад. И так хватает… А когда-то Рая возмущалась тем, что легкой музыки передают мало. Она не любила ни опер, ни симфоний…

Где она сейчас, Рая? Что делает? О чем думает?

Когда они поссорились, Федора так скрутило, что он даже стал писать стихи. Никогда до этого не писал стихов, а тут вдруг… До сих пор что-то помнится. Они казались ему тогда горькими и мудрыми, эти строчки: