Он мой, а прочее неважно - страница 5

Механически, не замечая того что вновь и вновь делает одно и то же: раскладывает столовые приборы и посуду строго в линеечку, согласуя с размером и цветом, соблюдая некий раз и навсегда заведённый порядок.

Главное – система, порядок во всём.

Если хоть одна составляющая жизненного пейзажа, будь то предметы интерьера или семейные коллизии, выделяется некими характеристиками, не укладываясь в очерченный, строго логичный и функциональный трафарет, Регина Егоровна испытывает беспокойство, переходящее в дискомфорт, лишая её жизненных сил.

До той поры, пока не будет восстановлена гармония, подтверждающая позитивный вектор течения событий, она не в силах успокоиться.

Кухонное полотенце. Почему этот изумительный предмет из отбеленного льна, вышитый вручную, не вписывается в интерьер? Ведь она долго и упорно искала именно такое, чтобы подчеркнуть свои  деревенские корни и силу семейственности.

Эта вещь, прекрасная сама по себе, могла бы стать украшением любой кухни, выпячивается ярким пятном,  кричит о своей чужеродности.

– Неужели так сложно понять, что ему здесь не место? – Пеняет Регина Егоровна сама себе, неожиданно обнаружив несоответствие.

Чего проще,  нужно уложить его аккуратно в пакетик с номером, сделать запись в журнале с чёткими координатами расположения и забыть.

– Забыть? Перечеркнуть этап жизни, когда стремление, цель, желание обустроить это милое гнёздышко, превратить его в милый сердцу натюрморт? Тогда, зачем это всё?

Каждый предмет в этой замечательной квартире с выверенным расположением, идеальным соотношение цветов и форм, рациональным и функциональным  предназначением, был необходим и уместен. Регина Егоровна так старалась.

– Кому теперь нужен этот уют? Почему меня никто не понимает?

Женщина начинает нервно. Резкими движениями разрушать гармонию, – к чёрту все эти изыски! Уничтожу, разорю!

Нет, она не в состоянии уничтожить плоды своих непрестанных трудов.

А если дело вовсе не в эстетике самих вещей, а в векторе их восприятия, направленном не туда и не так? Если проблема в ней самой?

Но ведь такого просто не может быть. Это нелогично. И вообще, причём здесь полотенце, поварёшка или разбитая чашка из любимого чайного сервиза?

Жизнь идёт, меняя окружающее пространство в соответствии с курсом развития страны, цивилизации, на которое сами же мы и оказываем влияние.

Или не мы? Тогда кто?

Кто посмел вмешаться  в идеально выстроенную семейную идиллию, которую с таким трудом, отказывая себе в очень многом, выстраивала она долгие  годы?

Почему никогда прежде не было нужды задавать себе подобные вопросы?

Рукотворная пирамида семейного счастья. Почти достроенная.  В ней недоставало лишь мелких штрихов, растушёвки, как в идеальном карандашном рисунке.

Отчего эта идиллия неожиданно пошла трещинами, в которые сначала каплями, позднее потоком начали внедряться проблемы?  Почему бедам и несчастьям в её доме вдруг стало вольготно?

Стройная система налаженного быта начала распадаться от периферии к центру, малыми событиями создавая предпосылки к намагничиванию и росту проблем, налипающих на семейные отношения слоями, искажающих сам смысл существования в изуродованной этими событиями среде.

А она, центр этой  вселенной, разом и вдруг стала чужеродной и лишней.

– Так не бывает. Я тащила этот воз практически одна и что получила в благодарность: пренебрежение, равнодушие, даже жестокость.

Если корень сосёт из окружающей среды соки и питает ими раскидистую крону, она зелена. Не может каждая ветка отделиться от ствола и жить сама по себе.

А в её семье именно так и происходит: жизненная энергия, которую с таким трудом добывает именно она,  утекает в никуда.

Муж, впрочем, у него всегда были отдельные интересы, лишь высокая степень ответственности удерживала его в рамках семьи, удивил неожиданным решением жить отдельно.

– Я устал от всех вас, от тебя вдвойне, с меня хватит, – резко отчеканил он, собрал нехитрые пожитки и отбыл за тысячу километров к одинокой матери, немного не дожившей пока до девяностолетия.

Вот так запросто, взял и разорвал нечто целое, превратив целое в уродливые половинки, которые тут же стали разваливаться на фрагменты.