Он предъявил ультиматум Ежову и Сталину - страница 6

Если Вы оставите меня в покое, я никогда не стану на путь, вредный партии и Сов. Союзу. Я не совершил и не совершу ничего против партии и н/страны.

Я даю торжественную клятву: до конца моих дней не проронить ни единого слова, могущего повредить партии, воспитавшей меня, и стране, взрастившей меня.

Швед

Пр. Вас отдать распоряжение не трогать моей старухи-матери. Ей 70 лет. Она ни в чем не повинна. Я последний из 4 детей, которых она потеряла. Это больное, несчастное существо» (Прохоров Д. Перебежчики. Заочно расстреляны / Д. П. Прохоров, О. И. Лемехов / М., 2001. С. 98—102).

Ярость Ежова и его заместителя Берии, когда они прочитали письмо, была тем более неистовой, что между его строк они разглядели подразумева­ющуюся в нем угрозу шантажа. «П. означало «Петр», псевдоним С. М. Глин­ского, друга Орлова, который был некогда резидентом НКВД, известным как

В. В. Смирнов. М. означало «Мани». Псевдоним Теодора Малли. Оба они в 1938 году были отозваны и обвинены в предательстве по приказу Ежова. Упоми­нание псевдонимов двух членов кембриджской группы — «Вайзе» (Маклейна) и «Зенхена (Филби) — было для Москвы сигналом, оповещающим, что если он будет схвачен «эскадроном смерти НКВД», это повлечет страшные послед­ствия для агентурной сети, которую Орлов создал своими руками. Он понимал, что называя имя «Тюльпан» (псевдоним Марка Зборовского), агента НКВД, который внедрился в окружение сына Троцкого — Льва Седова, он привлечет внимание наркома НКВД. Поскольку Троцкий (псевдоним которого был «Ста­рик») и его сын (которого, как и Филби, обозначали псевдонимом «Сынок» или «Зенхен») очень доверяли Зборовскому, НКВД планировал использовать его для того, чтобы «помочь убийце проникнуть в домашний круг Троцкого в Мексике. Ссылка на «Тюльпана» в письме Орлова была рассчитана на увеличение угрозы шантажа Орловым, поскольку ему было известно, сколь сильно желали Сталин и Ежов свести счеты с Троцким.

Нельзя не согласиться со следующим мнением исследователей жизни и деятельности А. М. Орлова Олега Царева и Джона Костелло: «Эти агенты (речь идет о «Кембриджской пятерке». — Э. И.) представляли собой «бриллианты из сокровищницы» советских разведывательных сетей. И не требуется много ума, столь патологически настроенного на подозрительность, как у «Карлика» (Н. И. Ежова. — Э. И.) и его «Большого Хозяина» (И. В. Сталина. — Э. И), чтобы понять, что такой опытный офицер разведки, как Орлов, должен был из предо­сторожности сохранить копию на хранение в банковском сейфе и дал инструкции своему адвокату вскрыть его в случае его исчезновения или внезапной смерти. Этот список (секретных операций НКВД. — Э. И.) был напоминанием Орлова Ежову и предположительно Сталину, которому его покажут, о том, что, предпри­нимая против него репрессивные действия, они рисковали не менее чем разобла­чением самых важных зарубежных агентурных сетей советской разведки. В то же время он содержал указание на то, что Орлов обещал держать свой рот на замке в обмен на гарантию, что не будет причинено никакого вреда его родственникам в России и что НКВД прекратит охоту за ним и его семьей.

Это был договор, продуманный с дьявольской изобретательностью, и он не оставлял советскому диктатору и его приспешникам никакого иного выбо­ра в сложившихся обстоятельствах, кроме как согласиться на условия Орлова и поверить, что он выполнит свою часть сделки. Архивные документы ясно показывают, что когда письмо Орлова дошло до Москвы в середине августа, в Центре уже был составлен словесный портрет беглеца для организации гло­бальной охоты за ним. Однако этой операции так никогда и не был дан сигнал к старту. Она была отменена по указанию «сверху» (Царев О. Роковые иллюзии.

С. 358—359).

В архивах НКВД СССР есть документальное подтверждение того, насколько быстро Ежов и предположительно Сталин поддались на шантаж Орлова.

Через шесть месяцев после своего ареста в ноябре 1938 года С. М. Шпигельглас в очень подробном признании, находящемся в его досье, сообщил: «Когда Никольский (Орлов) стал невозвращенцем, он написал письмо Ежову, в котором заявил, что если только заметит малейший намек на слежку за собой, он рас­кроет компрометирующие документы. После этого Ежов дал указание не трогать Никольского».