Она и кошки - страница 33

Тони улыбнулась и не ответила. Совершенно ясно, что вся она была сосредоточена на чем-то другом. После завтрака принялась упорно обшаривать уголки, закутки и встроенные шкафчики в их небольшой квартире и наконец объявила:

— Слушай, тебе не попадалась моя старая голубая тапка? Вот одна есть, а вторую никак не могу найти.

— По-моему, и одной слишком много, — отозвался Джиджи.

Тони нахмурилась. Она держала в руках бесформенную тапочку, когда-то голубую, а теперь всю облезлую. Подкладка тоже совсем протерлась. Прижав ее к груди, Тони взглянула на него с едва уловимой иронией.

— По-твоему. А у меня другое мнение на этот счет. Не всем же быть, как ты, без дефектов. Бывают люди и со странностями, с отклонениями от нормы… — Немного помолчав, она заключила: — Разве это так трудно понять?

Джиджи уже осознал свою ошибку и примирительно спросил:

— Ну и куда же, по-твоему, задевалась вторая?

Тони мгновенно успокоилась и сказала, что сама теряется в догадках.

— Извини меня, я знаю, что глупо так расстраиваться из-за старой тапочки. Выглядит она, конечно, далеко не лучшим образом, но у меня ни в чем так не отдыхают ноги…

Джиджи не перебивал: чутье подсказывало, что настал момент, когда Тони готова до конца раскрыться перед ним.

— Да, я при тебе их ни разу не надевала, но мне просто необходимо, чтобы они всегда были со мной… как талисман, что ли. Помню, я была еще студенткой, и Вера, совсем кроха, всякий раз, когда я возвращалась домой, подавала мне эти тапки и важно говорила: «Паточки». Это было одно из ее первых длинных слов. Я мысленно до сих пор так их и называю — «паточки»… Потом я начала работать, много ездить, и у меня появились другие, красивые, пушистые, я их возила с собой в кожаном чехле. Но по-настоящему дома ощущала себя только в тех, в моих «паточках», которые прятала от мамы, потому что она все время грозилась их выбросить. Правда, с годами и она тоже с ними как-то свыклась. Я меняла работу, любовников, друзей, вышла замуж, развелась и, прежде чем поделиться с кем-то своими горестями, или радостями, или проблемами, непременно отыскивала эти старые тапки. Ни отец, ни мать об этом, разумеется, не подозревали. Только Вера всегда могла меня понять.

Джиджи слушал молча, не позволил себе даже кивнуть. Да Тони и не глядела на него: ее глаза блуждали далеко, на море, которое в то утро было какого-то особенного синего цвета: должно быть, внезапно налетевший северный ветер расчистил и небо, и воду.

— Если я их потеряю, то словно бы утрачу кусочек самой себя — можешь считать меня дурой. По-моему, каждый имеет право на свое… безумство, ведь именно в безумстве и заключена нерасторжимая связь со снами, воспоминаниями, со всем, что мы некогда любили и к чему уже нельзя прикоснуться. Это такое же чувство, как и все остальные, только его нельзя оспаривать, потому что оно не поддается общим рамкам языка и здравого смысла. Как святыня…

Тони на мгновение посмотрела ему прямо в глаза и, нервно усмехнувшись, опять перевела взгляд к горизонту.

— Старые вещи каким-то чудом живут в нас, даже если их давно уже на свете нет… — Она закурила первую за день сигарету, глубоко затянулась, будто собираясь с силами. — Так вот, когда я впервые пришла в твой дом, то принесла их с собой и спрятала. Они — часть моей прежней жизни, которую я не могу выбросить, могу лишь сложить с твоей. Если я иногда буду смотреть на эти тапки, то смогу думать о прошлом без мучений, они меня ободряют, поддерживают, доказывают, что все это было, что это не сон… Помнишь, как мне в Париже стало плохо, они мне тогда были очень нужны. Не могу объяснить почему. Может, незнакомый город, или просто недомогание, или ощущение, что рядом с тобой не я, а другая, чужая. Как только вернулась к ним — все прошло. А вчера вдруг снова почувствовала на душе какую-то муть и стала искать их. Но нашла только одну, боюсь, вторую стащила Лопатка. Вот и все. Прости меня, ладно?

Джиджи потрепал ее по плечу и решительно направился к двери. Тони с недоумевающим видом последовала за ним. На лестничной площадке, рядом с пустым ящиком из-под минеральной воды, лежала кипа газет и журналов — на выброс. Джиджи нагнулся, приподнял два верхних, лежавших как-то неровно — вот-вот сползут. Под ними открылась некогда голубая тапка. Увидав ее, Тони тихонько вскрикнула от радости.