Она и кошки - страница 6

С трудом добился он бутылки минеральной и снова достал бумажник; бармен, молодой генуэзец, изо всех сил старался не бросаться в глаза посетителям ночного бара; наливая Джиджи воды в бокал для виски с ломтиком лимона и листиками мяты, парень доверительно поведал, что он студент и в баре подрабатывает, а в таких местах надо поменьше мелькать. Даже если пьешь воду вместо спиртного. С запотевшим бокалом в руке Джиджи не спеша разглядывал прыгавшие на крохотной площадке фигуры. Только двое тесно прижались друг к другу и не обращали никакого внимания на ритм музыки. Остальные дергались кто во что горазд, как обезьяны. Стороннему наблюдателю трудно было уловить, где партнер, а где партнерша: всех объединяли уродливые хаотичные движения, придававшие этой толпе отвратительный, разнузданный вид.

Старею, такие развлечения уже не для меня, второй раз подумал он, скорей бы очутиться дома. Но будить Тони в такой поздний час не хотелось; сон для нее — проблема, уж лучше он проведет ночь в Генуе, а утром продолжит путь.

Джиджи повернулся, чтобы вновь наполнить стакан, и тут увидел ее. Она пробиралась к площадке; казалось, это белокурое, изящное создание — единственная женщина среди бесформенных мертвенно-бледных призраков; руки ее в отличие от прочих танцующих были прикрыты легкой тканью. Лицо бледное, только на щеках алели два пятна, а может, на них просто падал красноватый отсвет ламп. Обнимавший ее моряк разжал руки, и парочка заплясала вместе с толпой. Двигались красиво и легко, но взгляд Джиджи был прикован прежде всего к ней; она словно не замечала никого вокруг, даже своего партнера. В такт бешеной музыке маленькие груди тоже пустились в пляс под прозрачной блузкой. Однако в движениях не было ничего вульгарного, непристойного, даже бедра покачивались плавно, как будто в некоем ритуале, который она совершала для себя одной. Джиджи было хорошо ее видно: она была прямо против него, но глядела под ноги, так что длинные светлые волосы упали на лицо. Внезапно на последнем визгливом аккорде диск захлебнулся. Девушка подняла голову, откинула со лба прядь; большие глаза цвета речной воды на мгновение встретились с его глазами и равнодушно скользнули дальше. У Джиджи упало сердце от этого мимолетного, невидящего взгляда; он даже вздрогнул. Эти глаза были пусты, как два пересохших озерка. Девушка исчезла вместе с моряком так же внезапно, как и появилась. Джиджи спросил про нее у бармена; тот тоже видел ее впервые, впрочем, женщины, которые сюда приходят, все одинаковы.

Джиджи бросил на стойку деньги и быстро вышел, услыхав, как парень кричит ему вслед «до свидания». Он надеялся еще раз увидеть ее у выхода, на пляже, но, кроме вконец разомлевшего швейцара, вокруг не было ни души. Тот по-прежнему сидел на скамейке сбоку от двери, прислонившись к стене, теперь он уже и фуражку снял.

От ночного бара поднимался в гору между домами темный узкий проулок. Идти по нему бессмысленно, может, даже опасно. Джиджи сел в машину и по совершенно пустой дороге поехал вдоль моря в сторону Боккадассе.

Шесть часов спустя он проделал обратный путь, не переставая удивляться тому неожиданному повороту, какой приняли его мысли. Проспал он больше, чем предполагал, однако видение, так внезапно возникшее и исчезнувшее, непонятно почему засело в голове. Сам того не желая, заглянул в чью-то жизнь, которая тут же от него ускользнула. Сколько таких уже встречалось на пути, правда не столь загодочных! Может, они кричали о помощи, о сострадании, а он прошел мимо. Нет, в тех глазах не было порока, и, если бармен не соврал, значит, грязь к ней просто не пристает. Или она взяла и перечеркнула свое мерзкое грешное существование — живет по привычке, и все. Он видел, как даже в танце очищается она от повседневной суеты. Убогая обыденность словно враз слетела с девушки, движения ее стали свободны, естественны, и было видно, как пульсирует в ней молодая кровь. В движении она забывала, вернее, оставляла за скобками то, что было и что еще предстоит. Он наблюдал за ней, как за близким человеком, а потом, когда музыка смолкла и глаза их встретились, его внимательный взгляд натолкнулся на абсолютную пустоту, и это его встревожило. Вот такое же чувство он всегда испытывал, готовясь отстучать на чистом листе первую фразу. С одной стороны, первозданность жизни и природы, с другой — он, возомнивший, что вправе играть судьбами людей, превращать их, свободных и независимых, в марионеток, разыгрывающих комедию по его сценарию.