Она моя… - страница 8

Охранник указал на дверь и ретировался. Она выдохнула. Все будет зависеть от того, как дело пойдет дальше. Собрав все силы в кулак, подошла к двери, как можно элегантнее (как она думала) постучалась и, выдержав паузу, повернула ручку. Шаг. Казалось, что стук ее сердца раздается по всему дому. Еще шаг. Она внутри. Тише. Тише. Спокойно, дура. Закрывает за собой дверь и поднимает глаза.

За большим столом напротив нее сидит Он… Если бы перед ней выстроили три сотни молодых сирийцев, она бы с легкостью выбрала именно его. Даже если бы никогда его раньше не видела, она бы его узнала… Узнала, даже если бы он был в лохмотьях, а не в дорогой одежде… Именно этого умопомрачительного незнакомца, обворожительная, лукавая улыбка которого заставила ее сердце совершить тройной сальто мортале. Да, оно точно несколько раз остановилось и снова пошло с нереальной скоростью. Скоростью света. Именно с такой скоростью, с какой искры от его лучезарно голубых, но в то же время жгучих и пронзительных глаз успели прожечь ее щеки. Как хорошо, что в комнате полумрак и он не видел ее смятения…

– Вдох- выдох, вдох- выдох. Успокойся! – кричит ее подсознание, в то время, как Он что-то говорит своим бархатным и глубоким голосом.

***

Он смотрит нагло и открыто. Оценивающе. Лениво. Вальяжно.

Она стоит, борясь с сердцебиением, которое уже в горле. Бежать, бежать отсюда. Провалиться сразу на первый этаж со стыда.

– Сегодня скверный день. Но это было забавно, –  начал он на почти идеальном русском, –  увидел в камеру девушку в платье «а- ля трахни меня» у моей казармы, да еще и устроившую такой цирк. Ты либо дура, либо очень смелая.

Почему- то его дерзкие слова и вальяжный тон ее взбесили и тем самым немного успокоили. Значит, ее игра оказалась не так паршива. Это осознание словно придало внутренней мотивации. Откуда- то появилась уверенность в себе, какая- то инстинктивная, примитивная, исходящая из самого женского нутра. Она небрежно, но грациозно присела на указанный им стул.

– И то и другое, думаю, – ответила она на не менее хорошем, чем его русский, арабском.

Он удивленно, но одобряюще вскинул бровь, – в смысле?

– И дура, и смелая.

Васель засмеялся.

– Журналистка Влада Пятницкая, российское информационное агентство «Эра», –  ее представление словно окрасило в прозаичные тона их беседу.

– Журналистка? –немного с разочарованием произнес он, –  мне стоило догадаться. Русская?

– Как видите.

– И что же ты сюда пришла, журналистка? – он откинулся на стул, снова оценивающе бегая глазами по ее телу. Уже более цинично что ли.

– Хочу взять у Вас громкое интервью и прославиться, – сказала она честно.

– И почему я должен его дать именно тебе, русская журналистка? Ты же знаешь, что я не даю интервью…

– Потому что это меня прославит, – она понимала весь абсурд своей аргументации, но почему- то ей казалось, что его это привлечет больше, чем тупые восторженные дифирамбы.

– И что мне от твоей славы? Может ты бездарная. Я тебя знать не знаю. Думаешь, ко мне не пытаются попасть другие журналистки? Думаешь, они тоже не одеваются в вызывающие платья и не строят мне глазки?

Он встал, скрестив руки, подошел к ней ближе, облокотившись на стол. На лице наглая усмешка.

Влада старалась выдержать зрительную дуэль, хоть это было и не просто.

– Думаю, приходят. И предлагают тебе все и сразу. И более известные. И более талантливые, –  она перестала выкать ему. Разговор был слишком двусмысленный, чтобы сохранять одностороннюю вежливость, если она вообще была уместна в созданной ею ситуации, –  но почему- то ты их не пропускаешь в свою святая – святых. И не тратишь на пустой разговор с ними кучу своего драгоценного времени.

Он звонко засмеялся. Искренне. Задорно.

– А если трачу? Если пускаю всех и не только пускаю, но и трахаю? На этом самом столе. Он кивнул в сторону своего шикарного рабочего места.

Кровь прилила к лицу. Стало немного страшно и не по себе.

– Может и трахаешь. Но тогда они еще глупее меня, а я – то думала, что для журналистки хуже уже некуда.

Он снова широко и открыто улыбнулся, как обычно улыбаются, когда общение с человеком приносит удовольствие. Ему определенно нравилось ее чувство юмора. Это вселяло надежду.