Они брали Рейхстаг - страница 5
Иван в свою очередь стал расспрашивать Петра. И когда услышал о концлагерях, о жизни в плену, узкое лицо его еще больше вытянулось.
Вернувшись к себе, Пятницкий не застал Щербину. А жаль. Хотелось рассказать о встрече с земляком. Кому еще расскажешь? Капитан Ярунов склонился над какой-то схемой, отрывать его от дела нельзя, да и вряд ли капитан разделит радость ординарца.
К удивлению, Василий Иванович сам заговорил, заметив возбуждение Пятницкого.
– Ну что, Петр Николаевич, после письма и солнышко ярче засияло?
– К этому добавилась еще одна радость, товарищ капитан, – поспешил ответить Пятницкий. – Земляка встретил!
Ярунов, оставив работу, с интересом слушал Пятницкого. И сейчас он совсем не казался солдату «сухарем».
3
Как в родную семью, стремится воин возвратиться в свою часть, но не всегда это удается. Приедет в указанное комендантом место, а однополчан и след простыл. Попробуй найди их на тысячекилометровом фронте. Так и у Бодрова получилось. Ни к чему не привели поиски. До чего же черствый народ, военные коменданты! Им толкуешь – ищу родную часть, а они и ухом не ведут, будто твои слова ровно ничего не значат. Воевать, по их разумению, в любой части одинаково. Была б у него, Бодрова, власть, он бы комендантов из полков подбирал. «Тот, кто в бой с друзьями-товарищами раз-другой сходил, в первую попавшуюся часть нашего брата не совал бы».
«А что, если попроситься к капитану Неустроеву? В один день из госпиталя выписывались. Душевный командир… А раз коменданту все равно, куда меня направить, может, возражать и не будет».
И вот Бодров уже в эшелоне.
Нудно тянется время, особенно на запасных путях. Мимо с грохотом проносятся составы. На платформах – танки под брезентом, зачехленные пушки… А ты сиди и жди. Солдаты досадуют на вынужденное безделье, бранят железнодорожников, но беззлобно. Знают, что те не виноваты – слишком много эшелонов приходится пропускать на фронт. А сержант с гвардейским значком заметил:
– Значит, на фронте не горит. В сорок втором, когда нас на юг перебрасывали, так быстрее экспресса мчались. Время другое было!
Бодров поддержал:
– Верно говоришь. Я вот даже сказочку по этому случаю вспомнил.
– Давай, папаша, послушаем.
– «В некотором царстве, в некотором государстве, – чуть нараспев начал Бодров, – жили старик со старухой. Было у них пять сыновей. Народ в той стране был работящий, жизнь свою сам строил, никого не беспокоил, добро свое множил, никого не тревожил. И жил, значит, по соседству ворог лютый, в злобу одетый, в зависть обутый. Ему не спалось, не елось – земель соседских хотелось. Вот он выбрал ночь потемней, напоил солдат попьяней, посадил их скорей в теплушки, смазал танки свои да пушки, запустил самолеты-птицы и пошел к чужой границе…»
Бодров окинул прищуренным взглядом солдат, пригладил усы и продолжал:
– «Увидел старик, что небо дымом взялось, огнем занялось, послал двух старших сынов на войну – защищать родную страну. Вот бьются-дерутся сыны, пишут письмо с войны: «Бьем, батюшка, избиваем гада, только нам подмоги надо!» Посылает старик двух середних сынов. Вот бьются-дерутся сыны, пишут письмо с войны: «Бьем, батюшка, избиваем гада, только нам бы еще подмоги надо!» Посылает старик младшего сына. Пятерых сынов, значит, старик отправил, а сам как пошел пахать да сеять, как пошел молотить да веять, как повез стране своей хлеба, только пыль взвилась до полнеба. Как сыны про отца узнали, пуще прежнего биться стали и, не молвя лишнего слова, прогнали ворога злого».
– Это уже не сказка, а почти быль.
– Про нашу войну сложена.
– Народ, он на все способен, – поддержал предположения солдат Бодров. – И сказку сотворит, и былью ее сделает.
Послушать Бодрова пришли и из других вагонов. Кто-то заметил:
– Эх, папаша, был бы ты помоложе да на гармошке играл, мы бы тебя Василием Теркиным назначили. Подошла бы тебе эта должность!..
У стенки теплушки сидит совсем юный сержант, с толстыми, будто припухшими губами. Бодров заметил, что он внимательно прислушивается к разговору, но сам за всю дорогу, кажется, не проронил ни слова. Присев рядом на нары, спросил: