Опаленная юность - страница 18

Солнце палило нещадно, болела грудь, ныли плечи, гудели растертые ноги. Ополченцы шли, не глядя по сторонам, двигались как автоматы. Разговоры давно прекратились, усталость сразила самых говорливых.

Политрук Светильников шел вместе с ильинцами. Он так долго расспрашивал их о школе, учебе, успехах, что наконец вышедший из себя Кузя вызывающе заметил:

— Мы ведь анкетки заполняли, товарищ лейтенант, а вы всё нашими личными делами интересуетесь.

— Правильно! — поддержал Родин. — Мы еще мало прожили, наши личные дела тонюсенькие!

— А вот он, — продолжал Кузя, показывая на отупевшего от усталости Копалкина, — скрыл кое-что о себе: он по специальности холост, по профессии не женат!

Все засмеялись. Бобров на ходу отпустил Кузе щелчок.

Лейтенант Светильников, полный большерукий великан с гривой непокорных волос, щуря в усмешке синие, как небо, глаза, серьезно сказал:

— О, это уже серьезное нарушение…

Он решительно подошел к Копалкину, изнемогавшему под тяжестью набитого рюкзака, отобрал у юноши мешок и легко вскинул его себе на широкую спину.

— Это в наказание! Чтоб ничего не скрывал. Как же ты, братец, а?

Уже на привале он шепотом признался Кузе:

— Вы не сердитесь, что я вас расспрашивал. Это я так — в разговорах и идти легче и об усталости забываешь.

…Поздней ночью колонна остановилась в роще, недалеко от станции Пионерская.

Иван Иванович Иванов принял решение не сразу.

Выйдя из цеха, он за обеденный перерыв обошел весь завод.

Заводик был невелик, но Иванов проработал на нем двадцать восемь лет и за это время настолько сроднился с ним, что порой не знал, куда его больше тянет: то ли домой, к белоголовому внуку Саше, то ли к ребятам своего цеха — озорным, бойким хлопцам.

Иван Иванович совершал свой последний обход заводской территории, еще не сознавая этого.

Он прошел по цехам, оглядывая станки и склонившихся над ними рабочих, оборудование, горы заготовок, готовые изделия. Он словно по-новому увидел весь сложный заводской организм.

Постояв у кабинета директора, Иванов покрутился в завкоме, а под конец почему-то зашел в библиотеку.

— Ты чего слезу роняешь? — спросил он у миловидной библиотекарши Кати, — Мыши книги попортили?

— Отец сегодня уходит и Алешка мой…

— Вон что! — серьезно отозвался Иванов. — Это да… Вот и я тоже иду… Да, да, тоже!

Ему показалось, что эти слова произнес не он, а кто-то другой. И он даже удивился, но тотчас же решил, что этот другой высказал вполне правильную мысль.

— И вы, дядя Ваня? Вы же старенький, куда вам!

Иванов тронул седой, пожелтевший от курева ус и обидчиво ответил:

— Ну, ты еще мала в мужском возрасте разбираться! Ишь ты…

…Провожали его торжественно, с музыкой. На сборном пункте он повстречал многих рабочих со своего завода. Был здесь знакомый бригадир Лагутин, слесари Токин и Гудимов, токарь-скоростник Гвоздев, из месяца в месяц перевыполнявший норму.

Уже на марше Иванов услышал неторопливую, окаюшую речь, перебиваемую резкой, как дробь автомата, скороговоркой.

— Э, да здесь, никак, два Григория!

И он увидел шагающих впереди друзей — неразлучников Тютина и Каневского. Худощавый, гибкий, как ивовый прут, Григорий Каневский, коренной москвич с Большой Ордынки, работал на заводе электросварщиком. Быстрый, подвижный, он ужом сновал по территории завода, и повсюду, где он останавливался, вспыхивал веселый, ослепительный свет электросварки. Хлопотливая должность электросварщика не мешала Каневскому активно заниматься комсомольской работой. Он уже несколько лет был комсоргом цеха.

Григорий Тютин был совсем не похож на своего дружка Здоровенный, необыкновенно сильный физически, коренастый, он поражал медлительностью и упрямством. Тютин приехал в Москву с Волги и, как многие волгари, в разговоре налегал на «о». Работал грузчиком. Любил плотно поесть, поспать. Свободное время отдавал тяжелой атлетике.

Оба дружка ходили на тренировку в спортивный клуб. Раздевались в одной раздевалке. Щуплый Каневский совершенно пропадал на фоне громадной, проросшей бугроватыми мускулами фигуры друга. Каневский чувствовал это и спешил уйти к своему пинг-понгу, а Тютин еще долго расхаживал по раздевалке, делая разминочку, от которой дрожали стены в зале. Потом он с грохотом ворочал многопудовые гири и штанги.