Опальные - страница 27

стр.

— Кирюшка, да. От него всего можно было ожидать. Но чтобы и братец твой бежал с разбойником…

— Не может быть! — вскричал Илюша. — Что-нибудь да не так…

— Увы! Все так, ни в спальне, нигде его нет.

— Но дверь нашей спальни, Богдан Карлыч, была же на заперти, и ключ ты положил к себе в карман.

— На что ему ключ, когда есть окошко? — глубоко вздохнул учитель.

— Но оно во втором жилье… Ты думаешь, что он спрыгнул с такой высоты?

— Да ведь насупротив самого окна, в двух саженях, старая береза. Что ему, прыгуну, стоило перемахнуть туда? И я же ведь обучал вас таковым эволюциям! Никогда себе того не прощу.

— Ах, Боже, Боже! Но что будет еще, когда батюшка о том проведает? И подумать страшно! Не подослать ли к нему Спиридоныча? Тот обиняками его подготовит.

— Говорил я с этой старой лисой!

— И что же?

— Умывает себе руки, как Понтий Пилат: "Моя хата с краю — ничего не знаю".

— Так что ж, Богдан Карлыч, придется уж нам с тобой идти. Батюшка, говоришь ты, теперь в молельне?

— В молельне, да. Делать нечего, идем.

Но еще за две горницы от молельни до них донеслись угрожающие раскаты как бы львиного рыка. Оба удвоили шаги.

Дверь в молельню против обыкновения была открыта настежь, следующая за ней дверь в оружейную палату — точно так же.

Посреди палаты стоял Илья Юрьевич и, стуча по полу своей тростью, захлебываясь собственной речью, громил сбежавшихся на его крик нескольких домочадцев.

— Да что же вы все оглохли, онемели, что ли? Вон на стене нет двух саблей, нет турецкого палаша, нет трех пистолей, трех пороховниц. Где ж они, куда девались? Я вас спрашиваю.

— Унесены, стало, государь батюшка, — решился тут подать голос один из холопей.

— Болван! Сам вижу, что унесены. Да кем? Кто посмел их снять со стены?

— Надо быть, что те самые, что увели и трех коней с конюшни.

— И коней увели? А вы, дурачье, стоите тут передо мной, как чурбаны, и хоть бы слово! Всех перепорю!

— Да мы, батюшка, сами сейчас только смекнули, кто те конокрады…

— Кто ж они? Ну!

— Перво-наперво тот злодей и разбойник Шмель…

— Так его вы выпустили из-под стражи, и он ускакал на моей же лошади? А я отвечай теперь за вас перед Государем!

Без того уже красный в лице, боярин весь побагровел и затрясся от прилива бешенства. Вот-вот, кажется, сейчас начнет работать направо-налево тростью… Все попятились назад друг на друга, а один за всех воззвал к вошедшему только что учителю, как к единственному общему их теперь защитнику:

— Богдан Карлыч, раделец наш! Скажи боярину, что мы-то тут не причинны…

— Эти-то все не виноваты, Илья Юрьевич, — подтвердил, выступая вперед, Богдан Карлыч. — Виноваты те двое, что ускакали вместе с разбойником.

— Да кто ж они, кто? Сторожившие его парни?

— Успокойся наперед, Илья Юрьевич. Сердиться тебе не здорово…

— Назовешь ли ты мне их, наконец! — заревел боярин и обвел кругом огненным взором, как бы ища, кого нет налицо.

И вот, когда взор его скользнул по Илюше, он вдруг сообразил, видно, что между присутствующими нет Юрия, нет и неизменного товарища всех его шалостей, Кирюшки. Лицо его перекосилось, на губах показалась пена и, как срубленный дуб, он грохнулся на пол.

В общем смятении один Богдан Карлыч не потерялся. По его распоряжению боярина подняли и бережно перенесли в его опочивальню.

— Экий грех! Ведь любимчик его, любимчик, а с душегубом утек! — перешептывались вслед остальные.

Всех пуще сокрушался старый приятель Ильи Юрьевича, Пыхач. Малодушно уклонившись сперва быть переносчиком дурной вести, он ушел даже нарочно из дому прогуляться. Когда же, вернувшись с прогулки, застал своего благодетеля уже без памяти, то, мучимый, быть может, и угрызениями совести, предался искреннему отчаянию и не отходил уже от него, как верный пес от своего умирающего господина.

Сильно были потрясены, конечно, и дети боярина: Илюша и Зоенька, особенно последняя. С ней сделалось нечто вроде истерического припадка. Учителю-лекарю, хлопотавшему около родителя, было уже не до дочки, и всю заботу об ней принял на себя Илюша. Понемногу ему удалось-таки настолько ее успокоить, что девочка временами только тихо всхлипывала, вздрагивая своими узенькими плечиками.