Опальные - страница 35

А из всех-то татарских башен времен Грозного до наших дней уцелела одна лишь башня Сумбекова от мечети мусульманской. А выстроена башня в семь ярусов, высотой в тридцать пять сажен, а по низу в окружности верста целая. И поднялися мы с отцом Амвросием да со сторожем-татарином, что приставлен к башне, до верхнего яруса, да как огляделись тут кругом — глаза разбежалися, весь-то город в глубине будто на ладони лежит, стеной каменной зубчатой ощетинился, двумя реками, Волгой да Казанкой, опоясался.

А названа та башня Сумбековой по последней царице казанской Сумбеке. Как пала Казань, не смогла Сумбека пережить того позора, взошла сюда, на самую верхушку башни, да кинулась вниз головой — и разбилась, знамо, до смерти. И, рассказывая нам про то, сторож-татарин слезы глотал, рукавом халата глаза себе утирал, ажио и меня по той Сумбеке жалость взяла.

А июля в 6-й день, нагрузивши на корабль свинцу для воеводы астраханского да запас сухарей для нас самих на весь путь, отошли мы от Казани, а в 12-й день добрались до устья реки Камы, главного притока Волги. А ловят тут в устье Камы-реки рыбу пеструшку, по-немецки форель, и не мог нахвалиться ей Иван Иваныч, такой-де вкусной форели ему и у себя в Голландии есть не доводилось. А ловят пеструшку-форель на живую приманку — мелкую рыбушку, и в четверть часа времени наловили при нас рыбаки две большущие корзины и продали нам весь улов.

А говорил нам один старый рыбак, что Волга да Кама — две родные сестры; бежит каждая сестра сама по себе издалека-далека, да как встретились тут, так крепко обнялися и бегут, этак обнявшись, дальше, до самого уж Хвалынского моря, сиречь до Каспия.

А пониже Камы лежит мордовский город Тетюши. А было тут некогда царство болгарское, и увел сюда в плен один хан болгарский молодую княжну русскую. И стала княжна его любимой женой. Да не хотелось ей ни за что принять его поганую веру, денно и нощно бедняжка все только молилась да плакала, доколе Господь ее не прибрал. И побежал от тех слез ее ручей студеный, и по сю пору бежит он, журчит, а в чаще лесной, как прислушаешься, словно кто-то плачет и стонет.

А июля 13-го увидали мы развалины старого городища Симбирска, что был разрушен еще татарским царем Тамерланом. А двадцать лет назад по приказу государеву около тех развалин выстроен новый уже кремль обороной от понизовой вольницы и иных шатущих людей, чтобы снизу в Русь не прошли и дурна бы не учинили.

А за сильным ветром простоял корабль наш на якоре у Симбирска трое суток, и гуляли мы с отцом Амвросием по берегу и по окрестным местам. И попался нам на одной горе огромный камень, весь мохом поросший, а под тем мохом узрели мы на камне будто некую надпись. И соскребли мы мох с немалым трудом и разобрали надпись. А было там начертано, что буде кто сможет сдвинуть сей камень с места, то найдет под ним свое счастье. И пытались мы двое сдвинуть камень, да нет, куда! И позвали мы тогда с корабля на подмогу себе Ивана Иваныча, да еще трех матросов, и, все разом понатужась, повернули-таки камень. И не оказалось под камнем никакого клада, а была только другая надпись: "Пустым речам не верь". То-то было смеху! И сказал тут отец Амвросий, что не в деньгах счастье; а Иван Иваныч сказал на то, что и в деньгах тому счастье, кто расходует их с толком, да не ищет их под камнями, а добывает честным трудом, как вот симбирские рыбаки.

А рыбные промыслы под Симбирском, да и по всему низу Волги, по весне все более учужные: поперек реки забивают учуги — частоколы, чтобы задержать ход красной рыбы, и, задержав, ловят ее неводами. А зовется красной рыбой стерлядь, осетр, белуга, севрюга, а чистяковою — вобла, по-нашему плотва, да еще бешенка, тарань; этих только на жир топят.[8]

А другой еще есть промысел на низу Волги — добыча соли. И та соль, как и рыба, первее всего добывается для государева двора, а какая еще за царским обиходом останется, ту уже на Москве и в прочих городах по вольной цене продают всякого чина людям.