Опасная кукла - страница 15

Ей было, мягко говоря, совершенно не до них.

— Хочешь, я куплю тебе мороженое? — Зоя Вадимовна горела желанием хоть чем-то ее утешить, поглядывая на словно оледеневшие личико девочки. Та казалась безжизненным лунатиком, роботом, куклой, марионеткой, которую она дергала за ниточки, заставляя менять положение тела.

Они оказались в парке Дворца, где находилось несколько киосков с различными закусками.

Лиза равнодушно кивнула.

Тотчас же женщина подошла к окошку и купила две порции мороженого в шоколаде.

Они сели на удобную скамейку.

В парке было спокойно и красиво: высокие, хоть и редкие деревья, скамейки, на которых в основном отдыхали детки из кружков, либо вездесущие матери с младенцами в колясочках.

Даже невиданное в стенах детдома лакомство не смогло подарить розовым губам даже легкой улыбки. Девочка молча и методично облизывала его, глядя вдаль.

— Меня ведь никогда не удочерят, правда? — неожиданно обратилась она к женщине.

Та вздрогнула.

— Почему ты так решила? — нерешительно поинтересовалась она, ежась от пронзительного взгляда Лизы.

— Я слишком старая, — криво усмехнулась девочка. — Я потеряла свой шанс. Он был один. Если б меня взяли, когда я была совсем крошкой… Никому не нужны взрослые дети, — уверенно заявила она.

Ее плечи поникли:

— А скоро меня выгонят на улицу — и я умру ужасной смертью. От голода, от жажды, от какой-то болезни. Или меня кто-нибудь прикончит.

Девочка помолчала, опустив черные ресницы, подчеркивающие почти прозрачную кожу:

— Если меня выгонят — я убью себя сама.

— Перестань, все будет хорошо, я тебе обещаю, — бессвязно забормотала женщина. Она так расчувствовалась, что готова была и сама заплакать.

— Вам-то какое дело? — неожиданно огрызнулась Лиза, отворачиваясь и выбрасывая бумажку в урну. — У вас есть своя квартира. И еда в холодильнике. А у меня нет ничего. Даже мой гроб будет отвратительным… — она резко встала.

— Что ж, нам пора, — глянув на часы, заметила учительница, не зная, как ее утешить. В этом она была не сильна. — Директор, поди, нас заждался.

На лице Лизы появилась непередаваемая усмешка — горькая, злобная, ироническая: — О, да. Вы даже не представляете, КАК.

Возвращение было тоскливым.

Она не любила врать по пустякам, к тому же знала, что про ее проигрыш скоро все и так узнают. Поэтому честно сказала, что не выиграла, постаравшись не вдаваться в подробности.

Слухи моментально разлетелись по всему детскому дому.

Почти все — от нянь до других детдомовцев — узнали про ее проигрыш и спешили поиздеваться.

И камень на душе становился все больше и больше, тяжелее и тяжелее, пригибая ее гордость к земле, что оказалось ужаснее любой физической боли.

"Вообразила тут из себя великую пианистку" — открыто радовались ее проигрышу пожилые няньки. "Надо знать свое место. А твое место — на улице".

Для Лизы было делом чести "держать лицо", делать вид, что ей абсолютно все равно, что над ней глумятся. И это оказалось намного тяжелее, чем даже тот грязный минет в кустах. Тогда их было только двое, сейчас же над ней издавалось, как минимум, человек сто.

— О, наша победительница пришла, — фыркнула Леся, когда девочка переступила порог женской спальни. Огромная комната с многочисленными кроватями, затерянными в полумраке, словно в атмосфере фильма ужасов, стала словно бы темнее и опаснее.

Саша и Инга дружно заржали. Вокруг них столпились все остальные девчонки, дружно смеясь по малейшему знаку этих стерв.

— А вы знаете, как именно эта дрянь попала на конкурс? — продолжала она, активно гримасничая. — Она с грязным мужиком, почти бомжом, трахалась. Стояла на четвереньках, он парил ее в задницу, а она визжала, как свинья, на всю улицу. А потом она сосала его грязный член.

Лиза опустила голову, зная по опыту, что этих сучек так просто не остановить, да и оправдаться не получится. А вступать в драку она не хотела — сил не было.

— Эй, Лиза, тебя директор ждет, — с триумфальной улыбкой вестника плохих новостей, заявила Римма, заглянув в комнату, где Лиза сидела, застыв, пытаясь не слушать гогот издевающихся над ней детей.

Больше всего почему-то злобствовали те три шлюхи, которым она отдала двести долларов — невысокую цену за попранную гордость. Словно им этого было мало. И они хотели осквернить не только ее тело, но и душу.