Опасная кукла - страница 7
Зоя Вадимовна, заразившись ее энтузиазмом, даже где-то раздобыла вполне приличное платье и туфельки, правда, на размер больше — но ведь можно было напихать туда ваты.
В классной комнате, где стоял старый, исцарапанный, слегка расстроенный рояль, и стопкой высились желтоватые, пыльные ноты, они часто оставались одни, так как другие дети заниматься не хотели и не любили. Тем более — музыкой.
Лиза с мечтательным видом музицировала, ее руки легко и уверенно порхали над клавишами, словно аристократически-белые бабочки. Непокорные густые волосы были уложены в толстую косу, скрепленную не цветной, веселой ленточкой, а черной резинкой.
Сухощавая, похожая на вяленую рыбу женщина в дешевеньком костюмчике цвета старой горчицы и "дулькой" жиденьких волос, с упоением смотрела на, как она считала, живого ангела.
Ей нравилась музыка, рожденная пальцами девочки: мелодия была агрессивно-жестокой, иногда медленной и плавной, словно дикий зверь, набирающий скоростью, чтобы накинуться на свою жертву, сожрать ее. Нет, в этой музыке совсем не было женственной мягкости и возвышенности. Эта музыка разрывала душу — и в этом была ее прелесть. Сыгранные мелодии заставляли заглянуть в свою собственную душу, в самые черные ее глубины, где затаился ад.
Иногда Зоя признавалась себе, что боится заглядывать в серые, иногда кажущиеся брильянтовыми, глаза своей подопечной. Она слышала, что серые глаза не могут скрыть ни единого чувства, ни одной мысли, в них все можно разглядеть, как на дне прозрачного горного, ледяного ручья.
В этих же глазах была чаще всего космическая пустота, от которой стыло сердце в груди.
Зоя никак не могла привыкнуть к этим ледяным, бесчувственным глазам на таком прекрасном, идеальном, словно произведение искусства, лице.
Иногда ей даже смутно хотелось взять девочку к себе, усадить за собственное пианино, — и услышать, как звуки неведомой музыки наполняют ее одинокую гостинку.
Оживляя ее. Но она бы никогда не осмелилась на такой решительный поступок. Да и свыклась со своим давным-давно продуманным бытом. А детки — это всегда проблемы. А тут эти проблемы взяло на себя государство, которое, конечно, никому и никогда не сможет стать родной матерью, но вот мачехой — да. Грубой, злой, жестокой, равнодушной.
Поэтому Зоя любила навещать своего ангела в приюте, преподавать ей музыку и языки, наслаждаясь необыкновенной сообразительностью и отличной памятью этой милой девочки.
Женщина никак не могла взять в толк, почему такая красавица, умница, очень воспитанная и интеллигентная девочка, до сих пор не удочерена.
Ведь и она сама время от времени довольно сильно хотела забрать девчушку. Подслушав разговоры нянек и других учителей в столовой, во время обеда, она все поняла.
Лизу все ненавидели — от детей до обслуживающего персонала.
"Эта подзаборная сучка строит из себя принцессу" — злобно высказалась уродливая нянька Римма. "Забыла, небось, что ее под наши двери подкинули? И никто ни разу не поинтересовался ее судьбой"
"Ага, ходит тут, носик задирает" — покивала толстая няня Вика.
"Ничего, как выкинут на улицу в шестнадцать лет, так и поймет, почем фунт лиха, — злобно ощерилась еще одна няня. — Сразу забудет свои царские замашки. В свое время таких расстреливали. Ишь, интеллигентка выискалась"
И Зоя с ужасом осознала, что те достоинства, перед которыми она сама преклонялась, являлись для других той самой пресловутой красной тряпкой для многочисленного стада местных заморенных быков.
От мысли, что девочку специально лишают немногочисленных шансов на удочерение (а их на самом деле было слишком мало), ей стало плохо. И даже появилась желание побороться за талантливую девочку, собственную вымечтанную протеже. Но от решительных действий ее остановила собственная, глубоко укоренившаяся робость, происходящая в первую очередь от крайней нищеты и приличного воспитания.
Мама строго наказывала, чтобы она была умнее — и всегда помалкивала. Зоя неукоснительно следовала этому правилу и старалась избегать житейских бурь.
"Не вижу, не слышу, ничего никому не скажу" — девиз трех мартышек ей вполне подходил.