Опасная обочина - страница 47

Это — отпускной сезон…

Есть сезон сбора винограда. Или, скажем, других овощей.

В Индии, говорят, есть сезон дождей.

У охотников есть открытие своего сезона, и тогда в лесу на каждого одинокого зайца приходится по шесть спаренных стволов самого различного калибра.

У модниц… нет-нет, не будем выделять эту касту. Скажем так, у женщин и мужчин есть сезон ношения той или иной модной одежды.

Словом, сезонов много. Поговорим лучше о нашем сезоне… Наш сезон особенный, потому что это — другой, совершенно другой сезон. Он состоит из трескучих морозов и штормовых ветров, ветров таких, где каждый лишний метр в секунду приравнивается к одному градусу мороза. И заметь, не вверх, а вниз. И не по какому-то там Фаренгейту, а по Цельсию.

Но зато этот сезон обладает счастливым свойством наглухо сковывать реки и небольшие болота, по площади равные Бельгии, Швейцарии и графству Люксембург, вместе взятым.

Это — хороший сезон.

Это — нужный сезон. Потому что благодаря ему можно построить лежневку — дорогу из бревен, и тогда здесь пройдут и люди, и машины, и тяжелая техника, и оборудование.

Однако, возвращаясь к прозе жизни, к той прозе жизни, где нет романтически искрящегося снега, а есть леденящий норд-ост, бревна, цифры и километры, следует сказать о еще одной особенности нашего сезона. Вернее, не об особенности, а, скорее, об идентичности его с другими: он преходящ, как и все иные сезоны, как и все на свете.

Вместе с нашим сезоном, точнее, с концом нашего распрекрасного сезона, кончится и лежневка. Дорогая государству лежневка. В прямом смысле. Так вот: эти деньги вместе с затраченным трудом, вместе с бревнами и скобами безвозвратно ухнут в болото, лишь только весна-красавица ступит своей лилейной ножкой на пробившийся из-под снега ягель.

И считай, что не было лежневки — буль-буль. Но она все-таки была и выполнила свою задачу, потому что неподалеку от того места, где она была, монолитом высится насыпь, на ней лежат рельсы, по рельсам грохочут поезда — с людьми, с грузами, и прочим, и прочим…

А теперь вернемся к романтике, читатель. Автор все же уверен, что в жизни место ей есть.

Итак, на чем мы остановились?

…Сверкающая драгоценными камнями дорога привела их к месту, залитому огнями прожекторов.

Это был карьер.

Паша довольно сносно вошла под стрелу, вернее, в радиус ее поворота, и, выскочив из кабины, рукой показала экскаваторщику, дескать, давай сыпь, не мешкай. Однако машинист экскаватора замешкался, поскольку это был Валера, а номер баранчуковского МАЗа 00–13 он знал. Баранчук из кабины дипломатично не вышел, хотя ему до смерти хотелось посмотреть на изумленную физиономию приятеля.

Валера сегодня работал вторую смену подряд, поскольку к его сменщику всего на один день прилетела жена. Бывает такое на трассе, хотя и редко. Валера ожидал увидеть за рулем этой холеной машины, естественно, сменщика Эдуарда, ну, на худой конец, другого водителя, по крайней мере мужского пола…

Он убрал обороты и, высунувшись из кабины, что есть мочи заорал вниз:

— Эй, Амазонка, это ты, что ли?

— Я! — закричала Пашка, сложив ладони рупором. — А тебе что, не нравится?

— Мне-то что! — вопил Валерка, весело сверкая фиксой в свете прожекторов. — А вот Баранчук тебе завтра задаст трепку! И не тебе одной — Стародубцеву тоже!

Пашка, стараясь перекричать шум двигателя, неожиданно дала петуха:

— За что?

Валерка от души захохотал.

— Ему — за то, что дал тебе Эдькину машину, а тебе — за то, что села за руль! Поняла?

— Поняла! Давай нагружай!

— Одна минута! Не успеешь и глазом моргнуть!

Валера бросился за рычаги, и содержимое первого ковша глухо бухнуло в кузов самосвала, сотрясая его. Работал он, как всегда, виртуозно.

Может быть, Паша и успела моргнуть пару раз, но в считанные минуты МАЗ был нагружен, как говорится, «с походом». Амазонка махнула на прощание веселому экскаваторщику, тот ответил широченной с металлическим блеском улыбкой, и Паша, подражая манере хозяина автомобиля, попыталась с шиком запрыгнуть в кабину, однако сорвалась и, покосившись на хохочущего Валеру, полезла за руль как все люди.

— Что он тебе сказал? — спросил Баранчук, когда они выехали из карьера на трассу.